Но даже если каким-то образом раздобуду денег, все равно остается вопрос, как добраться до города.

Один из работников поместья отца Йона в выходные возит туда молоко, масло, сметану и прочие молочные продукты, но он берет с собой всего пару человек, и у него на несколько недель вперед расписана очередь. К тому же, он наверняка спросит, зачем мне туда нужно. Про травника я ему рассказать не смогу – если узнает, попрется вместе со мной, чтобы потом было о чем посплетничать. А если совру, что нужно что-то купить, он расскажет об этом матери, и у нее наверняка появятся ко мне неприятные вопросы. Можно, конечно, до тракта дойти пешком, а потом надеяться, что кто-то подвезет, но это плохой план – местность у нас не особенно оживленная, так что можно никого и не встретить, а караванщики незнакомцев на дороге не подбирают из опасения, что те засланы бандитами.

А что если травник скажет, что я действительно сошла с ума? Наверняка, чтобы вылечить такое, нужно много денег. Может, я смогу их заработать, если после окончания школы устроюсь на работу? Гораздо вероятнее, что просто закончу так же, как те слабоумные и бродяги, которые просят милостыню и спят под заборами. Не уверена, что получится долго скрывать свое состояние. Или получится?

Возвращаемся из школы снова по тропинке. Жду, что Йон возобновит расспросы, но он этого не делает, хоть и выглядит задумчивым.

Мать сегодня вернулась пораньше, и когда мы с детьми открываем дверь, нас встречают аппетитные запахи. Чувствую облегчение оттого, что можно сегодня не готовить и пораньше сесть за уроки.

Мать радостно приветствует близнецов, расспрашивает их, чем они сегодня занимались, и обещает налепить к вечеру пирожков с вареньем. Мелкие этому очень рады – такая вкуснятина бывает у нас не часто.

Кажется, будто у матери сегодня очень хорошее настроение, поэтому посомневавшись, все-таки решаюсь подойти к ней и задать вопрос:

- Мам, у Таэты в субботу будут посиделки. Можно мне пойти?

Ее глаза вспыхивают:

- Какие еще посиделки?! Ты еще слишком мала для этого!

- Но… - едва слово вылетает, понимаю, что только что совершила серьезную ошибку.

Оказываюсь права - мать переходит на крик:

- Никаких но! Еще не хватало, чтобы ты по парням шастать начала в твоем-то возрасте! Оглянуться не успею, как уже в подоле принесешь! Нет уж! Вот вырастешь, в свой дом жить уйдешь, и делай что хочешь! А пока ты тут – не бывать этому! Никакого разврата под моей крышей! Ишь чего удумала, дрянь! – она откидывает крышку одного из сундуков и швыряет в меня несколько носков. - Если так много свободного времени, возьми вон носки лучше заштопай! И угораздили меня Боги такую лентяйку родить! Все бы тебе веселиться!

Она продолжает свою речь, а я смирно стою и смотрю в пол, чтобы не показать, насколько же меня злят ее слова. Стараюсь пропускать их мимо ушей, но не всегда получается. Молчу, наученная горьким опытом – стоит сказать хоть слово поперек, можно не только затрещину схлопотать, но и орать мать будет гораздо дольше.

Молчу, хотя хочется ей ответить, что я вовсе не лентяйка – и учусь хорошо, и по дому помогаю. Хочется ей ответить, что не просила меня рожать, и не виновата в том, что она это сделала. Что если она не хотела меня растить, нужно было после смерти бабушки сдать в приют, а не забирать к себе. Мне кажется, что единственная причина, по которой мать меня не отдала – побоялась осуждения знакомых. Если то, что она меня оставила у бабушки, начав жить с новым мужем, еще как-то могли принять, приют точно бы не одобрили.