Тут Поевская, известная феминистка и мужененавистница, приходит в себя, и говорит: «Ну раз Кант, тогда садитесь на место, молодой человек. И впредь извольте философствовать письменно, на коллоквиумах». И начала лекцию, как ни в чём не бывало. А этого раздолбая теперь весь факультет Кантом зовёт)))».

Остальные записи были простой болтовнёй вроде шуток Домового и мелких высказываний, превращающихся потом в прозвища. Ещё были смешные институтские истории, впечатления от походов в кино, обычные записи. Но была и ещё одна очень-очень странная. Я её не поняла.

10 октября 1999: «Зачем она мне это прислала? Я сижу, смотрю эту пошлятину и не могу понять, зачем? «Ну, просто. Чтоб ты знала» – ответила она мне. И ещё: «это мне Артур прислал». Хорошо, теперь я знаю, что дальше?

Мне вот теперь интересно, кому ещё она это переслала? Наверняка ведь, не мне одной. Да без сомнения, не мне одной!

Противно. Даже не столько противно от увиденного, сколько противно от самого поступка. Зачем? Опозорить Перца? А то ей мало от жизни досталось.

Сука. И в тоже самое время, я понимаю, что невозможно относиться к ней, как раньше. Я буду её презирать или жалеть, но моё отношение к ней УЖЕ изменилось. Этого они и добиваются? Это же буллинг! И что мне делать? Сказать преподу? Кому?

Промолчать и подождать, что будет дальше? А если я сейчас начну обсуждать с кем-то эту тему, пущу волну, а всё обойдётся? Какая мерзость. И так, и так – мерзость.

И что мне делать теперь с этим файлом? Поначалу я его, конечно, стёрла. Потом восстановила. Потом решила спрятать. Не знаю, зачем. Это компромат, конечно, но вопрос ещё на кого.

Всё-таки, я дура. Но я это слишком поздно поняла, нужно было сам файл удалить, а переписку нашу с ней в почте оставить».

Зазвонил телефон, перебив мои мысли, и я схватила трубку. Незнакомый номер. Сотовый. Сердце радостно заухало. Почему-то я ждала звонка только от одного человека.

– Алло!

– Вика, здравствуйте, меня зовут Артём, – это было первое разочарование, хотя голос у Артёма оказался приятным, – я риелтор и я случайно узнал, что вы собираетесь продавать квартиру.

Ощущение было как в скоростном лифте в МГУ, хотя такие лифты есть и в некоторых жилых высотках. Когда лифт останавливается, вся кровь бросается тебе в голову и на секунду закладывает уши.

– Я не продаю квартиру! И не звоните мне больше! – рявкнула я и швырнула телефон.

Руки отчего-то тряслись. Телефон завибрировал снова: тот же номер. Я сбросила звонок, пометила его как мошенников и внесла в чёрный список. И только тогда немного успокоилась. Но Артём меня немного отрезвил.

Похоже, действительно придётся переехать к бабушке, а эту квартиру сдавать. Оплата ЕПД ясно показала мне, что одной мне жить будет не на что. Стипендия у меня вообще смех, поэтому даже, если я найду подработку, мне всё равно не хватит на еду, проезд и квартплату.

Но всё равно было противно. Противно то, что я постоянно должна всем всё доказывать: доказывать свою самостоятельность, своё право жить так, как я хочу, и платить за жильё. А самое паршивое, что платить-то нечем…

Я решила, что обсужу это с бабушкой позже, вернулась к дневнику, и читала, пока меня не сморил сон.

В субботу у нас была только одна лекция, и я опять забила. Вообще должна была быть лекция и колок, но мы его перенесли на понедельник. Я решила лежать дома и чилить, больше ничего и не хотелось. Бабушка всерьёз беспокоилась за меня. Я сама ей проговорилась, а она начала меня отчитывать. Теперь уже она захотела, чтобы я к ней поскорей переехала, потому что так она будет меня контролировать.