Я хочу, чтобы она меня ненавидела, строила планы мести, мечтала о том дне, когда я сдохну, чтобы плюнуть на мою могилу. Все, что угодно, только не это холодное равнодушие в глазах.

Мне кажется, дочка хнычет во сне. Подрываюсь и бегу к двери. Родительский блок радионяни я распорядился поставить в комнате Ники. Влетаю в детскую и останавливаюсь, ошалевший.

Ника спит на полу, свернувшись в клубок возле детской кроватки на пушистом коврике. Малышка хныкает уже громче, и она открывает глаза. Она еще не переоделась, до сих пор в моей рубашке — Армани, какой же еще. На груди два влажных пятна, и у меня все тяжелеет.

— Извини, пожалуйста, Тимур, — она смотрит испуганно, оглядываясь по сторонам, — я нечаянно уснула.

— Покорми ребенка, а я узнаю, что с твоей комнатой, — говорю как можно более холодно и захлопываю дверь.

Кажется, для кого-то настали нелегкие времена, и этот кто-то совсем не Ника.

4. Глава 4

Доминика

Я была уверена, что он меня прогонит. Как уснула, сама не знаю, наверное, меня убаюкало сладкое сопение моей девочки. Сквозь сон услышала ее писк, и когда увидела нависающее насупленное лицо Тимура, чуть сердце от страха из груди не выпрыгнуло.

Потому что он мне снился. Не настоящий Тимур Талеров, какой он на самом деле, а другой Тим. Каким бы мне хотелось его видеть. С открытым теплым взглядом и улыбкой.

Но надо мной нависает живой Тимур, который смотрит настороженно и с недоверием, и я в страхе вскакиваю с пола.

Показалось даже, что у него челюсти щелкают как у волка. Но он лишь говорит, что узнает про комнату, и чтобы я покормила ребёнка. И уходит.

Дверь можно закрывать и потише, но я не в том положении, чтобы указывать хозяину дома. А теперь еще и моему работодателю.

Молоко снова протекло на рубашку, стоило дочке заплакать. Бегу в ванную, быстро мою руки. Расстегиваю пуговицы, достаю из кроватки свою девочку и сажусь в кресло.

Не могу глаз от нее оторвать, какая же она чудесная! Сначала малышка ест жадно, захлебываясь и причмокивая. А потом начинает баловаться. Улыбается, когда я щекочу ей щечку, утыкается личиком мне в грудь.

Она уже давно наелась, но не отпускает меня, и мне самой хочется подольше с ней посидеть. Но на видео о грудном кормлении, которые я смотрела, говорилось, что нужно подержать ребенка вертикально.

Встаю, прижимаюсь щекой к крошечному лобику. Хожу с малышкой по комнате, рассказываю, как я ее люблю, как мы пойдём с ней гулять, какие там красивые растут цветочки и летают птички.

Она внимательно слушает и сопит мне в шею. Я бы часами так ходила, но спиной чувствую прожигающий насквозь взгляд.

Понимаю, что это Тимур раньше, чем слышу ровный голос.

— Ей нужно сменить подгузник. Ты не умеешь, давай мне ребёнка, я покажу, как.

Я ожидала услышать все, что угодно, но только не это. Он правда собирается меня учить? Не выгоняет за то, что я ничего не умею, а хочет помочь?

Тимур подходит, берет дочку, и она громко протестует, когда я ее отдаю. У меня такое чувство, будто это часть меня отделилась. И только то, что он отец, помогает смириться и не отобрать ее обратно.

Замечаю залипший взгляд Тимура на моей обнаженной груди и поспешно запахиваю полу рубашки.

Ошарашенно наблюдаю, как Тим успокаивает нашу девочку, как покачивает ее, как нежно прижимается губами к недовольно сморщенному личику.

И улыбается. Тим Талер улыбается. Ни за что бы не поверила, если бы не видела своими глазами.

Дочка успокаивается в его больших руках — она в них как котенок, кажется совсем крошечной. Тим разговаривает с ней, и его голос звучит по-другому. Мягче, тише, успокаивающе. Даже не верится, что он умеет так разговаривать.