— А у меня ещё и второе есть, и пирог! — заявила Наташа, когда мы с отцом опустошили тарелки, и унеслась к плите.

Второе тоже было неплохим, хотя я всё же предпочёл бы еду более опытного повара.

— Спасибо, Наташенька, за вкусный обед, — улыбнулся ей отец, отдавая свою тарелку от второго. А потом незаметно для неё толкнул меня локтем.

— Да… Спасибо.

Она обернулась, держа в руках тарелки.

— Тебе правда понравилось? Я учусь, но…

— Нормально, только...

— Да. Ему очень понравилось, — вклинился отец, видя, что я хотел бы ляпнуть что-то типа «только учиться тебе ещё долго».

— Ладно, — порозовела она от смущения. — Пойду за пирогом. Он, правда, из пекарни…

И слава богу. Хоть что-то не её изготовления.

— Как прошла линейка? — спросила Наташа меня, нарезая пирог и раскладывая его по тарелкам.

В голове пронеслась стычка с Поповым на школьном дворе.

Огромные глаза заучки, которая ни фига мне не рада.

Её белые банты на рыжих волосах — дико сексуально. И ещё раз бы дёрнул её за волосы...

Этот шлепок по её упругой попе, от которого я не смог удержаться.

Близость к ней в женском туалете, от которой до сих пор жар опаляет щёки.

Обида и горечь от поцелуя, который Рыжая просто отвергла…

— Обычно прошло, — ответил я, тряхнув головой и отгоняя от себя картинки, полные образов Рыжей. — Ничего интересного… Пустая болтовня на несколько часов и расписание на завтра. Мне к первому уроку завтра, пап.

— Скажу Сергею, — отозвался он. — Мне завтра раньше на работу. Скоро начинается предвыборная кампания. Снова буду ночевать в офисе…

Сергей — водитель, который возит меня в гимназию.

— Да ладно тебе, па, — пожал плечами я. — Выберут они тебя, станешь ты мэром.

— Приятно, что ты так веришь в меня, но в прошлый раз у нас не вышло. Николаев обошёл меня буквально на два процента.

Четыре года назад отец действительно проиграл на выборах и пост мэра занять не смог. Так и остался лидером одной из самых сильных политических партий.

— А в тот раз его ты порвёшь как Тузик грелку.

Отец уставился на меня.

— Формулировка мне не нравится, но верить в смысл твоих слов мне бы хотелось.

— Да всё пучком будет, па!

— Роман, говори по-человечески! — одёрнул отец, впрочем, очень даже довольный моей поддержкой. — Что ещё за пучки? Как вы, молодёжь, поступать в вузы с такими словечками собираетесь?

— Меня ты «поступишь», — пожал плечами я. — Даже если я буду вообще немой — возьмут.

— Не стоит рассчитывать только на это, — покачал головой папа. — Всю жизнь за тебя всё решать я не готов, сын.

— Да нормально всё будет, па, — ответил я, вставая из-за стола. — При комиссии я так говорить не стану, не переживай.

— А перед отцом можно?

— Ну, па… Я же дома. Может, мне ещё во фраке к тебе выходить и обращаться исключительно на «Вы»? Папенька, я хотел бы уйти в свою опочивальню...

— Иди уже, шалопай, — махнул рукой он. — У тебя ещё, кажется, тренировка сегодня?

— Да, папенька.

— Тогда иди отдыхай. А вечером я зайду к тебе — у нас остался с тобой один важный разговор.

Я только и вздохнул. Отец собирается высыпать мне кирпичей на голову за первое сентября, что, впрочем, закономерно…

***

Поднялся к себе и упал в пиджаке на кровать. Лежал, смотрел в потолок, особенно ни о чем не думая. Хотя вру — думая, конечно… Обо всякой фигне.

Завтра так неохота тащиться в школу. Опять эти все напряги, дурацкие наказания за проступки — хотя учителя полагают, что их идеи очень даже весёлые.

Первый урок — сразу алгеброй в лоб, причём сдвоенной. Шевелить извилинами абсолютно лень, а Алла, которая является не только нашим классным руководителем, но ещё и математичкой, очень любит пытать нас уравнениями, пока мы всем классом не посинеем.