— Да не будет такого, — отмахнулась я.

Даша задумчиво побарабанила пальцами по столу. Потом перевела внимательный взгляд на меня.

— Не хочешь туда идти? — спросила она.

— Не хочу, — поджала я губы. — Но придётся.

— Ну, потерпишь ещё годик, — пыталась приободрить меня подруга. — Ты же так хотела в эту гимназию попасть и выдержала там год, не потеряв льготы.

При нарушении условий меня бы просто перевели на платный контракт. Я старалась изо всех сил и получала только хорошие отметки. Особенно тяжко было, когда бабушка заболела и мучилась с давлением. Нужны были дорогие лекарства, питание, и я выбивалась из сил — днём грызла гранит науки, после обеда мыла полы в супермаркете, а ближе к ночи садилась за учебники…

— Потерплю, — ответила я уверенно. — Обязательно. Зря, что ли, это всё…

— Вот именно, — поддержала меня Суворова. — Главное, чтобы этот к тебе не вязался… Как его… Питерский. Придурок тот.

При звуке его имени я опустила ресницы. Она считает, что я не люблю говорить о нём, потому что он — тот, кто треплет мне нервы и не даёт спокойно вдохнуть больше других. Но была и ещё одна — даже своей близкой подруге я не рассказала, какие чувства одолевают меня, когда я думаю о нём…

— Надеюсь, что за лето он поумнел, — ответила я, собравшись, подняла глаза на подругу и даже смогла улыбнуться.

— Этот дебил? — сморщилась Даша. — Сильно сомневаюсь. Горбатого ничего уже не исправит.

— А вдруг? — усмехнулась я. — Случилось чудо.

— И в сказки, диво дивное да чудо чудное я тоже больше не верю, — припечатала меня Суворова.

— Посмотрим, — вздохнула я, в глубине души на самом деле согласившись с ней. — Буду стараться поменьше попадаться ему на глаза.

— Это сложно будет, — хмыкнула она. — Учитывая, как он любит тебя.

Я взмахнула ресницами и ошалело уставилась на подругу. Даже не сразу дошло, что Дашка сказала последнюю фразу в переносном смысле, настолько она меня царапнула по больному…

— Что ты сказала?

— Ну, в смысле любит тебя. Мутузить, — добавила Даша. — Словесно то есть.

— А… В этом плане.

— Ну а в каком ещё? — с подозрением вгляделась в меня она.

— Никаком, конечно, — решила я закруглить неприятную и острую для меня тему. — Я просто нервничаю перед завтрашним днём и туплю немного.

— Да я сама нервничаю, — ответила Дарья. — Веришь, нет? Каждый раз как в первый раз.

— Верю, — улыбнулась я.

— Тогда давай по чайку — да пойду я.

— Давай.

Я поднялась из-за стола, чтобы поставить на газ старый чайник со свистком.

2.3

РОМАН.

Отец приехал в отделение уже ночью. Я начал засыпать сидя, на полу камеры. Бешеные тётки ко мне больше не лезли, но продолжали бесить своим присутствием и тем, что без конца трепались даже ночью про всякую чушь.

В тишине отчетливо послышалось, как заскрипели петли старой тяжёлой двери, и возле поста оказался мой отец. Я сразу подобрался. И рад ему, и не рад одновременно — сейчас устроит мне жуткую головомойку… Впрочем, как обычно.

Папа переговорил о чём-то с полицейским, тоже дал ему свою визитку, а затем они оба пошли к камере. Капитан открыл дверь клетки.

— Питерский, на выход.

Я не стал заставлять его повторять и с облегчением вышел из камеры в тускло освещенное отделение.

— Заберите вещи, — указал он на коробку, в которой лежали мой телефон, ключи, жвачка, несколько купюр и мелочь. — Можете быть свободны. И больше не нарушайте!
Хмурый отец попрощался с капитаном и пошёл к выходу.

— Я думал, ты меня тут оставишь на ночь, — сказал я ему.

— Я был в Бангкоке. Забыл? Извини, заставить самолёт прилететь раньше только ради тебя я не мог.