- У нас брачный договор. Ты не на что не будешь иметь право, - прошептала она заикающимся голосом и нелепо пыталась подняться с пола.
- А с чего ты взяла, что мы будем разводиться? – мой голос звучал уже очень спокойно, но совершенно безразлично.
На ее лице отразилось изумление, которое сменилось радостью, и Моника даже слегка улыбнулась мне.
- Ты просто не доживешь до развода, ведь такого пункта в договоре не было. Значит, все твое имущество перейдет мне, как твоему законному мужу. Не думаю, что у тебя есть завещание, - по мере того, как я говорил ей все это, глаза ее медленно округлялись от ужаса.
- Ты не сможешь. Тебя посадят, - залепетала она, пытаясь отодвинуться от меня, но сзади была стена и она лишь пробуксовывала, пытаясь встать.
- Как бы я не горел желанием придушить тебя лично, но ты права, придется передать это дело другому, - мой зловещий шепот и холодная улыбка заставила ее оцепенеть от страха.
- Тебя … Тебя все равно найдут, - ее голос теперь был похож на мышиный писк.
- Даже не надейся, - торжествующе улыбнулся я ей, - это Россия, детка.
- Хочешь, расскажу что с тобой теперь дальше будет? – и, не рассчитывая на ответ, продолжил, - Твое бездыханное тело найдут изнасилованным за углом какого-нибудь клуба. Типа, богатая телочка набухалась, и ее трахнули не отходя от кассы, а так как на тебе были дорогие побрякушки, еще и грохнули. В лучшем случае это дело повесят на уже имеющегося насильника, ну а в худшем, что скорее всего, повиснет глухарем, - цвет лица Моники менялся на глазах, она побледнела и до обморока ей, видимо оставались считанные секунды.

Встряхнув ее, я одним движением поставил Монику на ноги и повел в сторону выхода.  
- Пожалуйста, пожалуйста, не надо, - причитала она, совершенно не вызывая во мне сочувствия. 
- Еще раз вякнешь, придушу прямо здесь, - и, захватив ее сумку, я вывел Монику из номера. 
Она не стала больше испытывать мое терпение, покорно позволив вывести ее из гостиницы и посадить в машину на заднее сиденье. Всю дорогу я молчал, а она пыталась выторговать свою жизнь. Предлагала деньги, себя, но ответа не получала. Ее рыдания стали уже истерическими, потому что на контакт я не шел, а как говорится «ожидание смерти, страшнее самой смерти». Но убивать Монику я конечно же не собирался, хотя желание было неимоверное. Мне просто нужно было перед разводом вымотать ей все нервы. Чтобы надолго запомнила. Чтобы знала, что играть можно не со всеми.  
Я просто наслаждался ее поскуливающим сломленным видом в зеркале, пряча довольную улыбку. Отделение ЗАГС, в которое я привез Монику, было районным и находилось у черта на куличках и это лишь наводило страх неизвестности на нее. Обширные связи немецкого руководства помогли уладить этот вопрос без участия Моники. Я взял ее сумку и вышел из машины, не сказав ни слова. 
Когда вернулся, она уже не плакала, а только испуганно, зыркала на меня. Всю дорогу до гостиницы мы ехали молча. Она решилась заговорить, поняв, что я привез ее обратно и ничего с ней делать не собираюсь. 
- И что теперь? - спросила дрожащим голосом. 
- Теперь мы с тобой совершенно чужие люди, какими и были всегда, несмотря на твое бурное воображение. И если ты еще хоть раз протянешь ко мне свои ручки, то протянешь ножки, как я тебе и обещал, - от тона, которым была сказана эта фраза, она вжалась в кожаное сиденье, пытаясь слиться с ним. 
- А теперь. Пошла. Вон! – повторять два раза мне не пришлось, она вылетела из машины как пробка, несмотря на ее еле живой вид.