Озираюсь. Вроде никто не следит за нами, из окон не выглядывает.

– Тут, – Тёмка так резко останавливается, что я врезаюсь ему в спину. – Эй, аккуратнее. Ты до сих пор не проснулся, что ли?

Пожимаю плечами. У меня нет сил спорить с ним. Тёмка вплотную подходит к забору, встает на носочки и вытягивается, став на полголовы выше. На землю с глухими постукиваниями падает спелая желтая черешня.

– Держи, – Тёмка поворачивается и всыпает мне в руки горстки фруктов. – Надо побольше взять, чтобы ему по шапке настучали.

Он отворачивается, а я пытаюсь не уронить ягоды. Их слишком много, надо бы разложить их по карманам…

– А ничего, что мы без спросу берем чужую черешню? – спрашиваю.

– Да у них этих ягод как у птиц семечек в кормушках зимой! До фига, иными словами, – смеется Темка.

– Ты решил отомстить ему с помощью ягод?

– Да просто подкинем их в его койку, а потом сдадим твоей бабуле. Пусть отчитает. Прям мечтаю, чтобы он отхватил как следует за свой мерзотный характер, – злорадно посмеиваясь, Тёмка расфасовывает черешню по карманам куртки. – Все. Этого хватит. Пошли, Сенька.

Он проносится мимо, случайно задев руку. Пальцы разжимаются, и ягоды падают на землю, катятся, как шарики по доске. За бровью покалывает неприятное чувство. Похоже на раздражение, которое я редко испытываю.

Присаживаюсь на корточки, подбираю черешню и вытираю с каждой песчаные крошки, пылинки; затем кладу в карманы. Оглядываю дом, стараясь найти ориентиры, и замечаю несколько кормушек. Одни самодельные, а другие, купленные, выглядят приличнее и красивее. Кажется, кто-то говорил мне про дом с кормушками…

– Что это ты делаешь? – спрашивает кто-то звонко.

Резко поворачиваю голову и, не удержавшись, сажусь на дорогу. Камешки впиваются в ладони, поцарапанная кожа саднит. Улицы освещены тускло, фонари горят не у каждого дома. Лампочка за незнакомцем гаснет, оставляя моему взору только затемненный силуэт. Голова у этого кого-то странная, будто с ямкой посреди волос. Фигура тощая, вытянутая, нескладная. Лицо оканчивается треугольным подбородком, большего мне и не рассмотреть.

– Ты что, немой?

И тут лампочка вспыхивает. На меня смотрит девочка в майке-матроске, коротких шортах. Ямка на голове оказывается пробором, от которого вниз на плечи тянутся две крепкие рыжие косички. Глаза девочки мерцают в темноте, как звезды на небе.

– М-м… – пытаюсь сказать что-нибудь членораздельное, но ничего не приходит в голову.

Девочка усмехается и откидывает косу за плечо.

– Я знаю, что красивая, но ты первый, кто потерял из-за меня дар речи.

– Да я… просто… – опомнившись, поспешно встаю и отряхиваю руки. – Я тут просто мимо проходил.

– М-гм, – она кивает, – а черешню зачем давил?

На земле и на моих шортах размазанные фрукты. По ногам стекает сладкий сок. Хочется срочно помыться.

– Она сама раздавилась…

Мы смотрим друг на друга, пока в ночи поют цикады. Девочка прыскает. Фонари за ней и далее угасают один за другим. Ночная тьма уходит. Поднимается солнце, отбрасывая на поселок и море сиренево-розовые оттенки. В оранжевых лучах кожа девочки будто сияет. Я разглядываю на ее лице веснушки, а на майке – значок в форме якоря.

– Ладно, черешневый давитель, не забудь потом прийти к дяде Макару и поблагодарить его за бесплатные ягоды, – девочка качает головой и поворачивается.

– Подожди, – вырывается у меня. Когда она оборачивается, я неуверенно добавляю: – А как… как тебя зовут?

– Зоряна.

Какое необычное имя… Зачем-то протягиваю ей черешню. Улыбнувшись, Зоря качает головой.

– Сенька, ты че тут застрял? Так уже рассвет наступит! – врывается в разговор Тёмка.