– Чё за пионерские методы? – морщится Роман, глядя на вверенный нам рабочий инвентарь.

– Твой отец меня поддержит, не сомневайся!

Беркут фыркает.

– И без глупостей, понял меня? – предупреждает физкультурник его сурово. – Ведро, тряпка, швабра. Фронт работ – весь зал.

– А резиновую защиту ей? – выдаёт насмешливо брюнет.

Кретин. Речь о перчатках, но нам с Князевым предельно ясно, к чему брошена эта фраза.

– Мразь! – тихо шипит Данька.

– Ну-ка повтори, ушлёпок, – Роман прищуривается и делает шаг вперёд, выгибая шахматным конём шею.

– Рты закрыли оба! – басом ревёт тренер. – Хватит мне тут петушиные бои устраивать!

– Пусть идёт в бассейн, – натужно дыша, просит Даня. И от разрывающей его злости аж брови сошлись на переносице. – Либо Алёна туда, а я останусь здесь.

– Нет, – сразу обрубает тренер. – Тут хотя бы на благоразумие Лисицыной можно рассчитывать. Верно, Алёна?

Пытается таким образом получить от меня клятвенное обещание не прибить в ближайшие полтора часа человека, изо дня в день превращающего мою жизнь в ад.

Киваю. Беру ведро и чтобы успокоить друга, сдержанно улыбаюсь, проходя мимо. Его обеспокоенное лицо выражает крайнее недовольство сложившимся раскладом, но мы оба знаем, что против Петра не попрёшь...

– Я уйду в четыре тридцать, – объявляет Беркутов.

– Уйдёшь, если зал будет готов, – меняет формулировку его заявления мужчина.

– Так и так уйду, – бросает тот нагло в ответ и удаляется скручивать натянутую волейбольную сетку.

– За мной, Князев, – слышу я, как командует физкультурник.

Наполняя в туалете большое алюминиевое ведро водой, думаю о том, как мне продержаться наедине с этим... представителем двуногих. Надо отработать наказание как можно быстрее, чтобы сократить время, которое мы вынуждены провести в обществе друг друга.

Да. Отличное решение. Просто прекрасное. Продержаться. Дай мне терпения, Господи...

Возвращаюсь в зал и начинаю воодушевлённо заметать мусор веником. Спортивная площадка у нас огромная. Прикидываю сколько времени придётся потратить на мытьё полов и, если честно, дурно становится. Дай бог управиться до пяти.

Беркутов таскает маты. Судя по ритмично играющей гавкатне, он в наушниках. Наслаждается музыкой. Оно и к лучшему. Зинаида Генриховна сперва, зевая, отгадывает кроссворд в какой-то газетёнке. Потом, убедившись, что мы заняты работой, и вовсе испаряется. Стопроцентно пошла в буфет. Ну и пусть. Мне даже приятно в какой-то степени, что я могу взять часть её работы на себя.

Закатываю рукава рубашки и натягиваю на руки перчатки. Слышу смешок.

Гоблин мерзкий...

Развожу моющее средство с водой в пропорции один к трём и окунаю тряпку. Выжимаю, представляя, что эта шея вон того идиота. Цепляю тряпку на швабру и только сейчас задаюсь вопросом, почему в нашей новомодной гимназии нет современной поломоечной машинки. По типу тех, которые можно увидеть в торговых центрах.

Поднимаю ведро. Несу в конец зала, чтобы начать от стены и двигаться к выходу. Принимаюсь за работу. Минут сорок спустя движения выполняю уже на автомате. Руки болят, я устала, сил нет совсем, но надо добраться до середины. И считай, свою половину я выстрадала.

Беркутов всё это время развлекается с баскетбольным мячом, то и дело забивая трёхочковый. Несколько раз нарочно кидает мяч в меня. Не больно, но всё же неприятно. Задирает, как обычно. Отскакивая, мяч прямо в эту секунду попадает в ведро, расплёскивая воду.

– Я домываю до центрального круга, – сообщаю ему, орудуя шваброй.

– И? – под размеренный стук мяча о пол, спрашивает он.