Урок закончился. Я вышел из класса и почувствовал себя… ну, мягко говоря, ошарашенным. Такого я точно не ожидал. Даже Иола не удержалась – вообще-то мы снова были в ссоре, и она со мной не разговаривала. А тут пропела в ухо с явной издевкой:

«Ну, дошло наконец, почему нам нельзя видеться с бывшими друзьями?»

– Они не бывшие! – обозлился я. Ведь я только и ждал момента, когда Соболь и мадам Софи куда-то уедут, чтобы смотаться из лагеря, повидать родителей, Тасю и Ивана. Я знал, что Ваньку уже выписали из больницы домой, и даже надеялся, что смогу пробраться к нему незамеченным. Не стерегут же меня менты день и ночь в нашем дворе.

«А я, между прочим, с самого начала что-то такое подозревала, – самодовольно продолжала нудеть Иоланта. – Обязательно должен был быть какой-то подвох. И Дима тебя предупредил. Но тебе ведь на всех наплевать!»

– Иола! – заорал я. – Опомнись! Это все происходило тысячи лет назад, в седой древности! Урок так и назывался – ис-то-ри-я! И не надо передергивать!

«Да? А почему тогда Васильев упоминал про Инквизицию, а?»

– Заткнись уже!

Никогда еще я так грубо не разговаривал с Иолантой. Но было невыносимо слушать, как она притягивает за уши что угодно, лишь бы удержать меня в лагере. Еще бы, ведь Ваня и Тася – просто люди, для нее теперь заурядные и неинтересные.

Некоторое время Иола молчала, и я уже готов был попросить прощения. Но вдруг она сказала:

«Ну, убей кого-нибудь, вот и освободишься от меня».

Я просто остолбенел. Она сказала это так, будто в самом деле думала о чем-то подобном. И я спросил полушепотом:

– Ты что, серьезно?

«А почему нет? Знаешь, если бы я узнала о таком варианте, когда еще лежала в больнице, – я бы о-очень серьезно задумалась».

Я все еще не мог двинуться с места. Мне было и страшно, и противно. Прошла минута. Иоланта вдруг расхохоталась:

«Ты что, поверил? Да я же разыграла тебя, дурака! Отомри!»

Я отмер и молча поплелся в сторону столовой.


Соболь что-то застрял в лагере, и я уже начал терять терпение. Но потом случилось нечто, после чего уже ничто не могло меня тут удержать. В перерыве между последним уроком и трудовым заданием (сегодня я должен был чистить наших подземных лошадок) я поднялся наверх и проверил свой мобильник. Там было полно звонков от родителей и, наконец, сообщение от отца: «Алеша, срочно позвони. Кира нашлась».

И я тут же бросился бежать в направлении города. По пути позвонил отцу. Он сразу схватил трубку. Голос его звучал как-то не слишком радостно, и мне стало не по себе. Я впервые подумал о том, что за это время с Кирой могло произойти что-то ужасное.

– Папа, можно мне прийти домой? – спросил я. – Там все спокойно?

– Боюсь, не очень, сынок, – вздохнул отец. – Давай лучше встретимся в городе.

И назвал место. Я был там уже через десять минут и едва дождался, когда подъедет папина машина.

Меня поразило, каким измученным и постаревшим он выглядел. И я сразу подумал о матери: ей, наверное, еще хуже, ведь женщины все переживают в десятки раз сильнее. Мне захотелось обнять отца, но вместо этого я спросил поскорее:

– Папа, как Кира? Она сама вернулась домой?

Отец покачал головой:

– Нет, ее нашли соседи. Она лежала на лестничной площадке этажом ниже нашего. Нам не сразу удалось привести ее в чувство. Даже отвезли в больницу. Слава богу, врач не нашел никаких повреждений. Но с тех пор она почти все время спит…

У меня размякли колени. То, о чем говорил отец, было так понятно и знакомо… но никак не могло относиться к моей сестре. Папа взял меня за плечо, возвращая устойчивость, и так странно на меня посмотрел… будто знал, что я что-то знаю. А потом продолжил: