Папенька и инженер Фрюкберг веселятся и норовят обхитрить друг друга, как и полагается настоящим игрокам в чилле, а мы – Анна, Эмма Лаурелль, Герда и я – хохочем над ними и развлекаемся вовсю.

За смехом и болтовней мы даже не слышим, как возвращаются санки из Гордшё. Понятия не имеем, пока дверь в переднюю не распахивается и не входят тетушка и Алина.

Обе совершенно белые от инея, в больших мужских шубах. Говорят, что на дворе ужасный мороз, целых тридцать пять градусов. Шубы они позаимствовали у дяди Калле, не то бы до смерти замерзли.

Еще они рассказывают, как радушно их встретили в Гордшё. Тетя с дядей так упрашивали их остаться на ужин, что они никак не могли отказаться.

Когда Алина вошла в залу, инженер Фрюкберг встал из-за стола и отошел в угол к изразцовой печи, так что она увидела его, только когда сняла шубу.

– О, кого я вижу! Инженер Фрюкберг! – Она протягивает ему руку.

Алина вполне приветлива, только выпрямилась и откинула голову назад. Вроде как г-жа Вассер[17] из Драматического театра, когда играет королеву и говорит с лакеем.

И какая же она сейчас красивая, Алина Лаурелль. Щеки горят румянцем, волосы над лбом искрятся инеем, большие серые глаза сияют и мечут молнии, как всегда в минуты волнения. И мне кажется, будто Алина Лаурелль намного лучше всех нас. Образованная городская девушка, привыкшая общаться и с губернатором, и с епископом, а мы – просто неотесанные провинциалы.

В первую очередь она лучше инженера Фрюкберга. По-моему, глядя на нее, он как бы съеживается, становится все меньше и меньше.

Вдобавок и вид у него до невозможности небрежный, растрепанный – с этакой-то бородищей да в домотканой одежде. Он здоровается с Алиной, но ничего не говорит, и маменька приходит ему на помощь.

– Инженер Фрюкберг заехал купить овса, – объясняет она. – И по доброте сердечной несколько часов катал детей с горы. Мы пригласили его остаться до завтра, ведь ехать ему далеко.

Мы порываемся рассказать Алине, как замечательно провели время, но не смеем, потому что Алина чопорна и неприступна. Вся словно натянутый лук – не ровен час, пронзит стрелой, коли подойдешь слишком близко.

– Да, инженер Фрюкберг, никак вам нельзя ехать домой в нынешний мороз, – говорит Алина, и опять она так же вельможна, как г-жа Вассер, если не больше.

Алина явно воображает, что ее папенька жив и стоит она в богатой карлстадской квартире, встречает простых провинциальных землемеров, приглашенных на праздник к главному землемеру.

Инженер Фрюкберг по-прежнему молчит, только достает красный платок и утирает лоб, а потом ощупью вытаскивает часы.

– Да, Фрюкберг, ты прав, – говорит папенька. – Уже одиннадцатый час. Коль скоро путешественницы наши дома, можно и на боковую отправиться.

Следующим утром, когда нянька Майя приходит в детскую растопить печь, на дворе, по ее словам, сорок градусов мороза.

– Так что вам покамест лучше остаться в постелях, – говорит она. – Комнаты почитай что невозможно согреть.

Но мы конечно же встаем. Такого мороза на нашей памяти еще не бывало. Удивительно, вроде как на Северный полюс переехали.

Когда мы спускаемся в нижние комнаты, все окна там обросли толстым слоем инея, дневной свет снаружи особо не проникает, кругом царит полумрак. И жутко холодно.

Термометра, который висит в зале за окном, почти не разглядеть. Но прямо напротив ртутного шарика, как ни странно, на стекле чистое пятнышко, и можно видеть, что ртуть застыла и в трубочку вообще не поднимается.

А экономка говорит, мягкого хлеба к завтраку не будет, все караваи замерзли в камень, пробуешь резать, они только крошатся.