А сейчас вот даже на балкон вышла.

Я опустила голову вниз:

– Чувствуете, как вкусно пахнет?

Я села за столик, задумчиво поглаживая живот. Солнце еще слишком низко, но мне не спалось.

Квартира была уютной, Эмин постарался для нас. Здесь даже балкон был как отдельная комната – красиво обставленная, со вкусом и отделанная исключительно в светлых материалах. И окна панорамные… Я всегда мечтала о таких, когда размышляла о замужестве и своем доме.

Только теперь мне было все равно.

Я вернулась в спальню и достала из шкафа шкатулку. Она была небольшой и самодельной – я сделала ее из подручных средств, когда только переехала в Волгоград. Я тогда закрылась в квартире и покидала ее лишь с Эмином на плановые визиты к Наталье Александровне.

В шкатулке хранилось всего две вещи. Сжав шкатулку в своих пальцах, я вернулась на балкон и открыла бархатную крышку небесно-голубого цвета.

Здесь было кольцо. Перстень Давида.

И смятый клочок бумаги, на котором был нарисован обнаженный мужчина с этим же перстнем на пальце. Я помнила то утро, когда рисовала Давида. Наше последнее утро.

Ненавидеть и хранить память о нем – сумасшествие.

Как и быть беременной от того, кого больше нет.

– Безумие, – усмехнулась в пустоту, поглаживая черный камень.

Двадцать первая таблетка. Самая большая глупость, от которой я не отказалась несмотря на то, что мое сердце может этого не пережить. Хотя Эмин, как и Панина предупреждали меня о последствиях и настаивали на аборте, пока еще было можно.

Эмин никогда не смягчал свою речь: говорил, как думал и делал, как говорил. Он пугал, что я не потяну. Одна с двумя детьми, да еще и в бегах… называл меня глупой и отчаянной. Наверное, я такой и была.

– Решая рожать, ты подписываешь себе смертный приговор. Впрочем, мне все равно. Выберешь смерть – я поддержу, потому что дал тебе свое слово.

Я поблагодарила Эмина, но осталась при своем. Он кивнул и сказал, что решит вопрос с Паниной. Мне было неважно, как он заставит ее принять эти роды. Главное, чтобы она приняла.

Дети мести – стесняясь этой формулировки, я тайно звала их так. Никому о таком не расскажешь, а я просто обрела в них смысл.

– Я потяну, – обещала я себе.

У меня были деньги с проданной недвижимости в Москве. Я продала все сразу, как только Доменик подставил меня, и я стала убийцей Давида. Пришлось отдать подешевле, чтобы успеть прыгнуть в самолет и улететь в Волгоград, но и этих денег хватит, чтобы обеспечить нам с детьми сытую жизнь.

Эмин не знал об этих деньгах и обещал помочь финансово, но я решила, что ничего от него не возьму.

– Ай…

Я скорчилась от секундной боли.

Не знаю, кого это умиляет, но каждый толчок доставлял мне сильный дискомфорт.

Через несколько минут отлегло, и я даже зевнула, пытаясь отделаться от навязчивого ощущения слежки. С этим нужно было что-то делать, но уж точно не звонить Эмину посреди ночи.

У него свои заботы – красавица-жена, дети…

Диана была счастливой.

Ее история точно не была похожа на мою. Иногда я читала о Диане в газетах: муж ее просто боготворил и никому не давал в обиду. Как-то писали, что у нее было много поклонников, но она всегда выбирала Эмина. Любила, наверное…

Перед сном я еще раз посмотрела на перстень.

– Давид так и не рассказал, что ты для него значил, – я усмехнулась, покрутив перстень на пальце.

Мне он был велик.

Но я решила: сыну с возрастом перстень станет как раз. Этот предмет будет памятной вещью от отца.

Перстень и был причиной, почему я сбежала из роддома в квартиру. Я заберу его, вернусь в палату и оставлю рядом с детьми. Эта шкатулка с перстнем и рисунком – возможно, самое ценное, что останется у детей.