– Это точно. Ты, кстати, про одежду не сказала. Агапова же тоже вся…
Я сразу мрачнею. Совсем вылетело из головы. Не зря меня Ирина позвала. Агапова точно это просто так не оставит.
– Я ей оплачу химчистку. Или деньги отдам.
– Ты знаешь, сколько ее наряд стоит, Сонь?
В том-то и дело, что не знаю, но подозреваю… и это заставляет меня мучительно холодеть.
– У меня есть немного…я откладывала Аришке на куртку.
На куртку, на новые зимние сапожки, на коньки, о которых она мечтала…
– Сонь, давай так… если ты не сможешь с ней расплатиться, скажи мне, я помогу.
– Зачем? – спрашиваю резко, сама от себя не ожидая. Я не готова к благотворительности. И я не верю в неё.
– Что зачем, Сонь?
– Зачем ты это делаешь? Ты же знаешь, что я и так никому не скажу?
Мы сидим друг напротив друга. Его взгляд сразу из теплого превращается в осколки льда, и подбородок каменеет.
– Я же пообещала молчать? Я не стукачка и не сплетница!
– Я не…
Перебиваю, чувствуя ком подкатывающий, и закипающие в глазах слезы.
– Мне не нужна твоя жалость! И помощь тоже. Уходи!
Бросаю тряпку, подхожу к окну, слышу за спиной стук двери…
Глава 7
Слезы опять подкатывают. А мне нельзя реветь. Я должна быть сильной.
Ушёл! Естественно! А на что я рассчитывала? Останется из жалости? Этого я меньше всего хочу. Чтобы из жалости!
Я ведь хорошо помню…
Два года назад, когда бабушка еще была жива, мне исполнилось семнадцать, и я отмечала день рождения тут, в студии.
Бабушка испекла фирменные пироги, мы с ней сделали салатики, купили детское шампанское и соки.
Отмечали в большой аудитории, там накрыли столы. Меня пришли поздравить ученики из всех классов – делегации отправили. Мы угощали всех.
Даня тоже пришёл. Он мне нравился, хоть и был на год младше. Давно нравился. Он был какой-то… настоящий. Серьёзный, ответственный… Милый. Очень красивый.
Мне нравилось его рисовать. Конечно, я делала это тайно, по памяти. Его легко было рисовать по памяти. Длинная челка, высокие скулы, подбородок с ямочкой. Еще у него была ямочка на щеке, когда он улыбался. И нос с небольшой горбинкой – в детстве ударился.
После поздравлений и небольшого капустника, который ребята из моего класса для меня придумали, мы устроили танцы.
Мне так хотелось пригласить Даню, и я очень смутилась, когда он сам подошёл.
– Потанцуешь со мной, Красотка?
– Да, конечно.
Мы танцевали молча, и это было немного странно, потому что мне казалось, что все остальные пары о чем-то болтают, смеются, а мы были серьёзными. Только он, кажется, с каждым мгновением прижимался ко мне сильнее. И мне это нравилось.
Я думала о том, что мне семнадцать уже, а я всё еще ни с кем не встречалась, не целовалась ни разу, даже танцевала по-моему третий раз в жизни, но два первых были в школе на выступлении.
А когда танец закончился он вдруг потянул меня к выходу…
– Соня, прости, я не хотел тебя обидеть.
Тихий голос заставляет вздрогнуть и вынырнуть из воспоминаний.
Он не ушёл! Мгновенная радость ослепляет, а потом проваливается в горечь.
Это просто страх, страх, что я разоблачу его, их… и жалость.
– Данила, спасибо, но я правда ничего никому не собиралась говорить.
– Я знаю, я не поэтому…
– А почему? – резко поворачиваюсь, смотрю в его глаза.
Раньше мне казалось, что он меня старше. Он высокий, плечистый, сильный не то, что другие парни в студии, которые тяжелее кисти ничего в руках не держали. Художники от слова худой или худо. Да Винчи не такой. Он…
Он действительно очень красивый.
Только сейчас я словно старуха рядом с ним. Слишком многое пришлось пережить. Ему не понять.