– Твой кофе, – пододвинул мне чашку, но я, благодарно кивнув, даже к ней притронулась. А потом, не отпив и глотка, все-таки решилась задать мучивший вопрос:

– Зачем вам все это?

Он поднял на меня удивленный взгляд.

– Что – это?

– Все это. Работа, забота и все такое. Что вам от меня на самом деле нужно?

– Ничего.

– Так не бывает. Людям всегда что-то нужно.

– Ты ошибаешься.

– Роман Сергеевич…

– Можно просто Роман.

– Роман Сергеевич, – с нажимом сделала акцент на отчестве. – Если вы не скажете мне правду, я уйду. Да, вряд ли я вас сейчас этим напугала, но я правда так не могу. Я чувствую, понимаете, что здесь что-то не чисто. Не просто так. У меня нет большого жизненного опыта, но один урок я усвоила хорошо – не верь бескорыстной доброте, потому что это в принципе слова антонимы. Я не хочу погрязнуть в неоплачиваемом долге перед вами и если вам от меня что-то нужно, но вы пока молчите…

– Рит, остановись, пожалуйста, – прервал он и накрыл ладонью мои руки, нервно сминающие салфетку. – Тебя куда-то не туда понесло. С чего ты взяла, что мне от тебя что-то нужно?

Его слова доходили крайне плохо, потому что все мое внимание, умственное и физическое сконцентрировалось на этом невинном прикосновении. Я не могла оторвать взгляд от его руки: большой и теплой.

Никогда меня не касался мужчина… вот так. Мягко, сбивающе с ног интимно.

Именно сейчас, в восемнадцатую зиму своей жизни, я вдруг осознала, что я женщина. И на какое-то мгновение подумала о том, что тоже могу понравиться. Даже такому как он. Почему нет? И нет, я не длинная – я высокая, не тощая – а стройная. Я не жердь – а модель. И не пошел бы Бык со своими оскорблениями куда подальше!

Но очарование момента длилось недолго, ровно до той секунды, пока он не убрал руку.

Словно по мановению волшебной палочки я снова стала длинной, худой и страшной.

Бык прав, а ты дура.

Я не расстроилась, нет, я разозлилась. На себя, на Беркута. На свои глупые и отвратно-наивные фантазии. На то, что на какой-то миг позволила сбить себя с пути и поверить в то, чего никогда не будет.

– Хорошо, я поняла. Спасибо за все, но работать на вас я больше не могу, – не давая себе и секунды на сомнения, я резко поднялась и честное слово собралась уйти, чтобы больше никогда не вернуться, но неожиданно он меня остановил: тоже поднялся и снова взял за руку. Уже не интимно как раньше, взял крепко, будто на самом деле стараясь удержать:

– Ладно, хорошо, я скажу тебе правду.

Даже не собираясь скрывать недоверие, я снова села и, сложив руки как школьница, уставилась на него в немом вопросе.

– Кто бы подумать мог, что ты настолько подозрительная.

– Я осторожная.

– Это я заметил.

– Так в чем подвох?

Он взял в руки чашку и сделал внушительный глоток.

– Видишь ли, я тоже рос в детском доме, поэтому как никто тебя понимаю. Когда ты рассказала мне про…

– Вы что, считаете меня совсем идиоткой?! – прервала я его неприкрытую ложь. Прервала громко, даже показательно агрессивно. – Вы считаете, что я настолько тупая, что не навела даже мало-мальских справок о человеке, который отвалил мне сто штук за уборку собачьих какашек? Я читала в интернете о вас, вашей семье, видела фотографии. В никаком детском доме вы никогда не росли! Да вы его, наверное, даже в глаза не видели в жизни!

Если он и изменился в лице, то ровно на несколько коротких секунд.

– Меня усыновили, в статьях об этом ничего нет, так как моя семья старалась это не афишировать. Такой ответ тебя устроит?

Я проглотила то, что собиралась сказать.

Его усыновили? Признаться, на мальчика из детского дома он совсем не походил, но если его забрали совсем маленьким ребенком, то, конечно, сытая жизнь перекрыла печать беспризорника.