– Чуть-жив! Чуть-жив! – закричал он. – Черт бы вас побрал!.. И овса-то жалко!.. Какой от вас толк? А тоже: «я рада»!..

– А ты не лезь в рот, – сказал Жук.

– Я хотела поиграть с вами… Мне так скучно… – оправдывалась Мэри. – Пожалуйста, кушайте овес.

А воробей уже рылся в кормушке и с радостью думал, как он сумел понравиться и что ему не придется летать за овсом на завод.

А Жук подремывал. Ему виделась новая конура, деревянная миска со щами и жирной костью. Это все должна дать ему Мэри.

Дня три старый наездник возился в сарае. Мохом он заделал щели, починил пол, вставил окошко. В конюшне стало теплей, и воробей окончательно перенес сюда свою резиденцию.

Это был одинокий воробей-старожил. При конце жизни он получил прочную квартиру и в душе питал благодарность к Мэри. По всему околотку он разнес весть о ней. С крыши домика он непрестанно кричал:

– Она чего-нибудь да стоит!.. Смотрите, как она меня устроила-то!.. Ну и ты, Жук, все-таки угол имеешь. А ты подожди: она поедет туда, привезет денег, и будет тебе конура и всё… Ур-ра!.. Ур-ра!..

К воробью прислушивались. На двор к старому наезднику стали залетать голуби подбирать овес и послушать россказней воробья. Вороны с тоской присаживались на заборе и глотали слюни, когда воробей кричал о щах и костях для Жука:

– Скоро всем будет, скоро!..

А когда раз вечером старый жокей вывел Мэри во двор и показывал знакомому с конского завода, воробей услыхал:

– Да, это капитал! – сказал знакомый с завода. – Хозяин, конечно, позволит вам пользоваться нашим кругом и готовить Мэри…

И воробей теперь добавлял:

– Это целый капитал, господа! Это не то что кривая Вакса, да-с!..

Мэри начинала понимать, зачем привезли ее. Восторженные крики воробья, внимание Жука, поддакивание и крики удивления ворон, заботливость, с которой ходил за ней грустный старичок, ласки детишек, особенно Сеньки, днями сидевшего в конюшне, – все это убеждало ее, что она готовится к чему-то важному, что она должна что-то сделать для всех.

Она ждала. Тут случилось событие, окончательно уверившее ее в этом.

Прошла неделя. Утром, только поднялось солнышко, старый жокей, по обыкновению, вошел в конюшню, вычистил Мэри скребницей, помазал копытца, тщательно оглядел подковки и сказал, ласково трепля по мордочке:

– Теперь за работу, Мэри…

– И-их-хи-хи-и… – радостно заржала она. – Вот оно… начинается!.. Это так интересно!

Жокей оседлал ее, подтянул потуже подпругу, взнуздал и, как перышко, стал в стремена.

– Жук, посмотри!.. Старичок-то твой повеселел совсем! – закричал воробей. – Братцы, скоро всем будет, скоро!..

Жук хотел было что-то сказать, но воробья уже не было.

А Мэри скакала легко к заводу. Там, по широкому кругу, носилось несколько лошадей. Мэри заржала: ей стало так хорошо и легко.

У входа на круг ее окружили жокеи, и маленький человек с большим животом и хлыстом в руке приветливо поздоровался с Числовым.

– Наконец-то мы поглядим вашу Мэри… Здравствуйте, Федор Ионыч, слыхал я о вас… Ну-с, покажите ее, посмотрим… Тэ-экс… – говорил он, оглядывая Мэри со всех сторон. – Лошадка знатная… Коротковата малость… Что же, продавать будете, а?..

– Не знаю… так, случайно вышло… Купил – и сам не знаю зачем… подожду…

Мэри с укором взглянула на хозяина.

– Так продавайте…

Мэри слышала, как старик долго говорил с толстяком о своих неудачах, о Гальтоне… Толстяк горячился, называл всех мошенниками, ударял старика по плечу.

– Ах, я знаю их всех!.. Мои лошади лучше этих мошенников. Ну, не унывайте, старина! Для вас у меня всегда найдется дело.