– Прощай, братец…

А столбик точил дождевые слезы.

Вон сквозь сетку дождя мелькает на повороте знакомый контур.

«А ведь это Болотников на Ханше проскачку делает…»

Числов пошел полем, наперерез.

– Петр Иваныч, сто-ой!..

Они поздоровались.

– Домой еду… проститься пришел.

– Тебе видней. Сжили тебя, старина… Гальтон слопал!

Гальтон! Старый Числов долго будет помнить его. Ловкий англичанин приехал создавать себе славу, и Числов побил его. О, какой это был триумф! Лучшая лошадь проиграла скачку. Числова пронесли на руках, музыканты играли туш. Сам граф Запольский лично просил старика принять у него место жокея… Гальтон был рассчитан, но… остался его приятель. Старый жокей понял только недавно, что из этого вышло. Это он, Шиффер, подрезал подпругу, это он, Шиффер, вытащил гвоздь из подковы, это он, он отравил Грёзу.

– Эх, старина, – сказал Болотников, – слава ты, а чистый младенец. Провели, брат, тебя…

– А-а… не то… Устал я… Пора кончить эту проклятую скачку – ход у меня не тот…

– Ну а я еще… С Гальтоном я посчитаюсь. Вот погоди, весной я буду скакать на Громе… Лэди… будет побита!..

– Как? Ведь это наша лошадь… Запольского…

– А Гальтон-то чей!.. Опять у него… со вчерашнего дня…

– Так вот как… а-а…

– Да, и дал слово поправить «испорченную» конюшню…

– «Испорченную»… дал слово… О, если бы Грёза была у меня!..

Числов сжимал кулаки, тусклые глаза его блеснули.

– Ну, я за тебя побью… Что?

Числов покачал головой.

– Лэди не будет побита, я знаю ее… Это – машина.

– Мой Гром побьет… вот увидишь… Приезжай, брат, смотреть. Да, слыхал? Васильковский совсем прогорел, лошадей продает сегодня… Хочешь, посмотрим?..

– Должок за ним есть…

– Вот и получишь… айда!

И они направились к конюшням. Под высоким навесом стояло несколько лошадей в желтых попонах. Возле них ходили жокеи, спортсмены, любители. Сам Васильковский, сухощавый старик в пенсне, шведской куртке и высоких ботфортах[16], с хлыстом, что-то объяснял худенькому жокею в клетчатом пиджаке. Это был Гальтон, жокей графа Запольского.

– Ага, старина… Здоро́во, здоро́во… Ну, как ты теперь? – еще издали закричал Васильковский.

– Домой еду… кончил я.

Гальтон подал руку.

– Ви уезжайт пожинайт лавры… в провинц?..

Числов угрюмо взглянул и сказал:

– Пора помирать… где нам лавры!..

– Неужели совсем, а?.. – говорил Васильковский. – Жаль, жаль… Те-те… брат, надо нам с тобой рассчитаться, значит… Вот продаю лошадей…

Он заглянул в записную книжку и покачал головой.

– Ого!.. Две тысячи сто… Ну, за мной никогда не пропадало… Эй, выводи!..

Старые знакомцы проходили перед Числовым один за другим. Вот вывели Графа – гнедого, в яблоках. На нем Числов взял приз и побил Гальтона. Лошадь купили. Вот Стрекоза, стальная, с белым пятном на груди; у ней ослабли задние ноги. Вот еще лошадь: это Шум, вороной с красным подпалом. Его Числов хорошо помнит: на нем скакал его зять и упал. Лошади прошли хорошей ценой. Аукцион кончался.

«И-и-и-их-хи-и-и…» – раскатилось резкое ржанье из глубины навеса.

– Не кричи, не кричи… – ласково сказал Васильковский, оборачиваясь и грозя хлыстиком. – Не терпится…

Он прошел под навес и вывел невысокую лошадь золотистой масти. Темные, стрелками ушки торчали из-под попоны и дергались; маленькая сухая головка игриво поматывалась, словно старалась избавиться от парусинной покрышки; тонкие ноги, белые снизу, едва ступали. Что-то детское, нежное сквозило во всей фигурке.

– Вот, господа, штучка-то… кто толк понимает!.. Как вы находите, а?.. Только на днях получил с завода… последыш!..

Он сам сбросил с нее покрышку.