Избенку бобыля[11], дурачка Савоськи, завалило совсем, одна труба торчала над снегом. Мишка сказал, что третьего дня Савоську всем миром выкапывали лопатами, а он, дурачок, как его завалило за ночь бураном, затопил печь, сварил пустых щей, поел и полез спать на печь. Так его сонного на печке и нашли, разбудили и оттаскали за виски – за глупость.

На деревне было пусто и тихо, из труб кое-где курился дымок. Невысоко, над белой равниной, над занесенными омётами[12] и крышами, светило мглистое солнце. Никита и Мишка дошли до избы Артамона Тюрина, страшного мужика, которого боялись все на деревне – до того был силен и сердит, и в окошечке Никита увидел рыжую, как веник, бородищу Артамона, – он сидел у стола и хлебал из деревянной чашки. В другое окошечко, приплюснув к стеклу носы, глядели три конопатых мальчика, Артамоновы сыновья: Сёмка, Лёнька и Артамошка-меньшой. Мишка, подойдя к избе, свистнул, Артамон обернулся, жуя большим ртом, погрозил Мишке ложкой. Трое мальчишек исчезли и сейчас же появились на крыльце, подпоясывая кушаками полушубки.

– Эх вы! – сказал Мишка, сдвигая шапку на ухо. – Эх вы, девчонки!.. Дома сидите – забоялись.

– Ничего мы не боимся, – ответил один из конопатых, Сёмка.

– Тятька не велит валенки трепать, – сказал Лёнька.

– Давеча я ходил, кричал кончанским, они не обижаются, – сказал Артамошка-меньшой.

Мишка двинул шапку на другое ухо, хмыкнул и проговорил решительно:

– Идем дражнить! Мы им покажем.

Конопатые ответили: «Ладно», – и все вместе полезли на большой сугроб, лежавший поперек улицы, – отсюда за Артамоновой избой начинался другой конец деревни.

Никита думал, что на кончанской стороне кишмя кишит мальчишками, но там было пусто и тихо, только две девочки, обмотанные платками, втащили на сугроб салазки, сели на них, протянув перед собой ноги в валенках, ухватились за веревку, завизжали и покатились через улицу мимо амбарушки[13] и дальше, по крутому берегу на речной лед.

Мишка, а за ним конопатые мальчики и Никита начали кричать с сугроба:

– Эй, кончанские!

– Вот мы вас!

– Попрятались, боятся!

– Выходите, мы вас побьем!

– Выходите на одну руку, эй, кончанские! – кричал Мишка, хлопая рукавицами.

На той стороне, на сугробе, появилось четверо кончанских. Похлопывая, поглаживая рукавицами по бокам, поправляя шапки, они тоже начали кричать:

– Очень вас боимся!

– Сейчас испугались!

– Лягушки, лягушата, ква-ква!

С этой стороны на сугроб влезли товарищи – Алёшка, Нил, Ванька Черные Уши, Петрушка – бобылёв племянник и еще совсем маленький мальчик с большим животом, закутанный крест-накрест в материнский платок. С той стороны тоже прибыло мальчиков пять-шесть. Они кричали:

– Эй вы, конопатые, идите сюда, мы вам ототрем веснушки!

– Кузнецы косоглазые, мышь подковали! – кричал с этой стороны Мишка Коряшонок.

– Лягушки, лягушата!

Набралось с обеих сторон до сорока мальчишек. Но начинать не начинали: было боязно. Кидались снегом, показывали носы. С той стороны кричали: «Лягушки, лягушата!» – с этой: «Кузнецы косоглазые!» То и другое было обидно. Вдруг между кончанскими появился небольшого роста, широкий курносый мальчик. Растолкал товарищей, с развальцем спустился с сугроба, подбоченился и крикнул:

– Лягушата, выходи один на один!

Это и был знаменитый Стёпка Карнаушкин с заговоренным кулаком.

Кончанские кидали кверху шапки, свистели пронзительно. На этой стороне мальчишки притихли. Никита оглянулся. Конопатые стояли насупясь. Алёша и Ванька Черные Уши подались назад, маленький мальчик в мамином платке таращил на Карнаушкина круглые глаза, готовился дать рёву, Мишка Коряшонок ворчал, оттягивая кушак под живот: