Существуют также сферы, где местное наблюдение, лонгитюдные исследования и детский анализ работают в сцепке. Мы получали исчерпывающую информацию, если за детальными записями поведения младенца следовал анализ ребенка в позднем детстве и полученные результаты сопоставлялись или если анализ маленьких детей служил прологом для детального лонгитюдного изучения внешнего поведения. Это дает дополнительное преимущество, заключающееся в том, что в таких экспериментах эти два метода (анализ и непосредственное наблюдение) служат проверке друг друга.

В своей статье «Ребенка бьют» Фрейд (S. Freud, 1919) разбирает фантазии, которые, по его мнению, особенно часто встречаются у пациентов, обращающихся за аналитическим лечением в связи с истерией или неврозом навязчивости. Он считает вполне вероятным, что эти фантазии еще чаще встречаются у обычных людей, которые ввиду отсутствия очевидных признаков заболевания не считают нужным обращаться за помощью. Такие «фантазии избиения» неизменно сопровождаются высокой степенью наслаждения и разряжаются в акте аутоэротического удовлетворения. Я считаю само собой разумеющимся, что вы знакомы с содержанием статьи Фрейда, включающей описание фантазии, реконструкцию предшествующих ей стадий и их происхождение, а также Эдипова комплекса. В дальнейшем изложении я буду неоднократно возвращаться к этой статье.

В своей статье Фрейд говорит: «В двух из четырех случаях с женщинами важные для них развернутые и структурированные фантазии вырастали из мазохистских образов избиения. Функция их заключалась в том, чтобы извлечь предельное возбуждение, даже несмотря на воздержание от акта мастурбации». Я выбрала среди множества случаев наиболее подходящий, чтобы проиллюстрировать это краткое замечание. Речь пойдет о фантазиях четырнадцатилетней девочки, чье воображение, несмотря на чрезмерность, никогда не вступало в конфликт с реальностью. Мы можем точно установить начало, развитие и завершение этих фантазий, а происхождение и связь их с предшествующей фантазией избиения были доказаны в процессе тщательного анализа.

Далее я рассмотрю, как развивались фантазии у этой девочки. В 5 или 6 лет, мы не знаем точную дату, но знаем, что это было до поступления в школу, у этой девочки возникли фантазии избиения, подобные описанным у Фрейда. Поначалу содержание их оставалось достаточно однообразным: «Взрослый бьет мальчика». Несколько позднее содержание изменилось: «Взрослые бьют мальчиков». Кто были эти мальчики, кто были эти взрослые, оставалось неизвестным, так же как почти всегда было неясно, за какую провинность следует наказание. Мы можем предположить, что девочка представляла эти сцены достаточно живо, но скудно и неопределенно излагала их содержание в процессе анализа. Каждая фантазия, часто очень краткая, сопровождалась сильным сексуальным возбуждением и завершалась актом мастурбации.

Проявляющееся вместе с фантазией чувство вины у девочки Фрейд объяснял следующим образом. Он говорил, что эта фантазия избиения вторична и замещает в сознании более раннюю неосознаваемую стадию, в которой участники, неизвестные в настоящий момент, были хорошо знакомы и значимы: мальчик – это сам ребенок; взрослый – его отец. Но и эта стадия, согласно Фрейду, не является исходной; ей предшествует более ранняя, которая относится к наиболее активному периоду действия Эдипова комплекса и которая, согласно представлениям о регрессе и подавлении, в трансформированном виде появляется на второй стадии. На первой стадии тот, кто бьет, – это по-прежнему отец; но тот, кого бьют, – это не сам ребенок, а другие дети, братья или сестры, то есть те, кто претендует на отцовскую любовь. На этой первой стадии, таким образом, вся любовь предназначена ребенку, а наказания и взыскания – другим. Вместе с подавлением Эдипова комплекса и возрастанием чувства вины наказание неизбежно оборачивается на самого ребенка. В то же время, как результат регрессии с генитальной на прегенитальную анально-садистскую организацию сцена избиения может все еще быть использована как выражение ситуации любви. По этой причине формируется вторая версия, которая в силу своей символичности должна оставаться неосознаваемой и быть замещена третьей, более соответствующей логике подавления. Таково происхождение возбуждения и чувства вины на третьей стадии или версии; скрытое послание же этой странной фантазии остается прежним: «Папа любит только меня».