Через окно, конечно.

Дед очень часто говорил слова, которых маленький Никита не мог понять. Например, видя на экране телевизора заставку к программе «Интервидение» в виде герба СССР и московского Кремля, он произносил фразу «Серп и молот – смерть и голод». Что означали эти слова, мальчик не знал. И даже не представлял, что, оказывается, эти слова были антисоветской пропагандой, за которую могли посадить в тюрьму.

Впрочем, как потом узнал Никита, дедушка в тюрьме таки сидел. Ему об этом рассказала бабушка. Оказывается, дед ударил топором соседа, когда они дрались за двор. Сосед хотел себе забрать часть территории двора семьи Беловых. Потом оказалось, что соседи подрались напрасно – через 10 лет государство забрало у дедушки с бабушкой эту часть их двора, потому что на генплане было что-то там неправильно начерчено. А еще через пятнадцать лет уже сам Никита будет мучиться с этим генпланом. И даже попытается судиться с государством. Тогда он еще не знал, что попытки тягаться с государством всегда заведомо будут провальными…

Бабушка Никиты, Мария Ермолаевна Морозова, к советской власти тоже особой любви не питала. И когда внук, впоследствии ставший пионером, пытался ей доказать, что советское государство – самое справедливое в мире, она тяжко вздыхала и говорила одну и ту же фразу: «Паны булы, паны и залышылыся». И дальше шла, как она говорила, «поратыся по господарству». Она сажала цветы и потом их продавала на рынке, а также покупала сырые семечки, жарила их на сковородке и тоже продавала. Большой стакан жареных семечек подсолнуха стоил двадцать копеек, а маленький – десять. Тыквенные семечки стоили дороже, но их сложнее было выковыривать из тыквы, потом сушить и потом только жарить. Так что Мария Ермолаевна продавала только семечки подсолнуха. Ну, еще летом торговала яблоками сорта «белый налив» и грушами сорта «лимонка», которые росли в саду. Потому что жить на пенсию было тяжело, а содержать внука – тем более тяжело. Растущий организм постоянно требовал продукты питания. А их надо было покупать. Колбаса на огороде почему-то не росла…

Зато яблок у Никиты летом всегда было от пуза, как, впрочем, и вишен, абрикос, слив и даже черешен. Одним словом, летом он вполне мог жить без колбасы, то есть, на подножном корме. Именно поэтому Никита стал часто уходить из дома на улицу, где гулял допоздна. И приходил домой лишь под вечер. Благо, частный дом и улица в украинском городе, точнее, в пригороде, мало чем отличались – везде цвели фруктовые деревья, вишни, черешни, яблоки, абрикосы можно было рвать, где угодно и объедаться ими от пуза. Ну, почти где угодно. Потому что черешни чаще всего росли за забором в чужих дворах. А вот яблони или абрикосы с вишнями – везде. Но черешни были вкуснее. Так что лазить по деревьям и заборам мальчик научился отменно.

Лазить по чужим садам его толкала исключительно любовь к острым ощущениям, а не жажда наживы или желание полакомится фруктами. К тому же повсюду росли шелковицы – черная, белая, розовая, они манили к себе постоянно. И мальчик приходил домой с синими губами и липкими ладонями, отказываясь ужинать оладышками или варениками, которые готовила его бабушка. Зимой мальчик ел с гораздо большим аппетитом, потому что зимой ни черешни, ни шелковица не растут. Поэтому приходилось уплетать и вареники, и оладушки. И все же рос он худеньким, хотя и жилистым пацаненком. К тому же, сказалось отсутствие мужского воспитания – драться Никита совсем не умел. А когда его били, быстро опускался до банального рёва, девчачьих слёз.