Защищать телесные наказания, апеллируя к их эффективности, неправильно по двум причинам. Во-первых, мы убедились, что дети охотно идут навстречу взрослым, которых они любят, которым доверяют и от которых зависят, – как бы те себя ни вели. Во-вторых, теперь, когда мы так много знаем о долговременных эмоциональных, когнитивных и духовных последствиях насилия, недопустимо оправдывать его кратковременным эффектом.

Иными словами, недостаточно говорить, что что-то «работает». Мы должны изучить, как и почему это работает. Для начала надо осознать человеческую и социальную цену, которую мы сами, наши дети, родители, пациенты и сограждане заплатим за то, что внешне кажется успешным проявлением взаимодействия. Если эта цена – целостность чьей-то личности, то она слишком высока. Это простой и цивилизованный этический принцип.

В прошлом, когда мы верили, что дети рождаются непонимающими недочеловеками, было еще возможно защищать насилие над их личностью. Взрослые, по их убеждению, знали, что нужно детям, чтобы те выросли и стали полноценными людьми.

«Ты поймешь, как это важно, когда вырастешь!»

«Это для твоей же пользы!»

«Когда-нибудь ты мне скажешь спасибо за это».

«Мне это еще больнее, чем тебе!»

Вот лишь несколько классических фраз, которые используют взрослые, подавляя личность ребенка. Эти оправдания показывают, насколько родителям трудно поступать так, как требует от них общество.

Теперь мы знаем больше. Мы знаем не только что дети мудры, но также что они:

• рождаются социальными существами;

• могут устанавливать свои личные границы;

• сознательно взаимодействуют с любым типом поведения взрослых, независимо от вреда или пользы, которое оно им несет;

• сознательно отражают, вербально или невербально, эмоциональные переживания своих родителей.

Далее я постараюсь проиллюстрировать и обосновать это, на первый взгляд провокационное, утверждение, которое должно стать краеугольным камнем для построения нового типа отношений между родителями и детьми.

Рассмотрим три примера.

Пример 1

Когда Николасу было 11 месяцев, его родители переживали серьезный кризис в отношениях. По ночам они часто ссорились.

Каждый раз, когда это случалось, Николас просыпался и плакал. Родители брали его на руки, чтобы успокоить, но, несмотря на все их старания, он был безутешен. Чем больше они пытались понять, чего он хочет, тем более требовательно и раздраженно он вел себя, пока, утомленный, не засыпал. Но на следующую ночь все повторялось.

Родители не думали, что Николас «требует внимания» или старается доставить им неприятности. Вскоре они сообразили, что эти эпизоды напоминают им другую ситуацию. Николас обычно просыпался, когда они занимались любовью, но при этом был весел и его нетрудно было снова уложить спать. Тогда они наконец поняли деструктивную природу своих ночных ссор. Не только тон их разговоров был упрекающим и неприятным, но и сами аргументы ни к чему не приводили. В итоге они чувствовали себя усталыми, обиженными и разочарованными.

Через несколько недель супруги нашли более конструктивный способ обсуждать свои разногласия. Николас по-прежнему просыпался, немного растерянный и недовольный, но через 5—10 минут успокаивался на руках у родителей и просился обратно в кроватку.

Принимая всерьез реакцию своего сына, родители получили урок, который в другой ситуации им пришлось бы усваивать годами. Он поняли, что капризы ребенка означают: «Дорогие мама и папа, мне не нравится, как вы решаете свои проблемы. Это меня пугает и расстраивает. Вы не могли бы делать это по-другому?»