Но – странное дело – при всех своих положительных качествах мсье Перрен совершенно не имел друзей. Да, вокруг него постоянно вились какие-то люди – коллеги-писатели, деятели науки и культуры, политики, дипломаты. Но ни один из них не мог похвастать перед другими или перед обществом, что по-настоящему дружен с Франсуа Перреном. Он был близок и доступен для всех, но так же для всех и недосягаем. Он был выше многих, дальновиднее многих, человечнее многих – но при этом оставался замкнутым и одиноким.

Лишь однажды судьба свела его с человеком, который стал по-настоящему интересен мсье Перрену. Познакомившись случайно, эти двое мужчин обнаружили друг в друге гармоничное дополнение самих себя, и уже не расставались почти десять лет – пока один из них не покинул мир живых.

Тогда мсье Перрен и вовсе замкнулся в себе, хотя его бурная общественная деятельность ни на один день не прекращалась. Так, наверное, могли дружить мушкетеры в известном романе Александра Дюма, так могли дружить три товарища у Ремарка – и никакими пошлыми домыслами не очернить и не исказить настоящей мужской дружбы.

– Признаться, я никогда раньше не слышал о вас, – сказал мсье Перрен, пожимая руку Алексею. – Впрочем, Россия всегда была замкнутой и отчужденной. Не многих деятелей культуры из вашей страны знают на западе. Я имею в виду – современных.

– Увы, не могу не согласиться с вами, – ответил Алексей. – Россия всегда была загадкой для остального мира. И, знаете, иногда остается загадкой и для самих россиян.

– Это интересная мысль! – воскликнул мсье Перрен. – Нужно будет ее запомнить, и вставить в какой-нибудь из моих будущих романов. Вы не против?

– Конечно же, нет.

– Присаживайтесь. – Мсье Перрен указал на мягкое кресло, обитое коричневой свиной кожей. – Мне рекомендовала вас мадам Колен, вдова моего многолетнего друга, лучшего друга – тоже, как и вы, русского человека. Эта семья – Николя, Жанетт и их очаровательная дочь Софи – долгое время были моей отдушиной в непростой жизни. Своей семьи у меня, как вам известно, нет. Знаете, не хотелось обременять какую-нибудь женщину своим обществом. Я – творческий человек, а это всегда накладывает особый отпечаток на семейные отношения. Посвящая досуг образам – я вынужден отнимать самого себя у женщины, которая меня полюбила. И далеко не каждой дано целиком и полностью посвятить себя интересам мужа. Вот почему я предпочитаю холостяцкий быт. Минимум удобств и максимум свободы. Я – хозяин самому себе, своим привычкам и своим замыслам. А дружба с Николя и Жанетт – это было нечто особенное.

Алексей слушал мягкий баритон мсье Перрена и согласно кивал головой.

– Вот почему, – продолжал тот, – когда Жанетт позвонила и сказала, что хочет представить мне своего русского друга, я с радостью согласился.

– Весьма признателен вам за это.

– Тогда, чтобы не тратить время зря, предлагаю сразу перейти к делу. Вы уж простите, но у меня через два часа встреча с участниками международного съезда писателей. Кстати, ваш Алексей Горький должен был приехать.

– Вот как!

– Да, его здесь, в Париже, очень ждали. Вы знакомы?

– Гм, – смутился Алексей, – пока нет.

– Это не беда. Так вот, расскажите пока – кто вы, чем занимаетесь, и какой интерес у вас теперь во Франции.

– Так много вопросов сразу… – стушевался Алексей.

– Начните по порядку.

– Хорошо.

Несколько дней перед этой встречей Сапожников готовился к ней. Он перечитал целую гору свежих и не очень газет, переслушал множество радионовостей. Он стремительно погружался в этот мир – как судно, получившее пробоину ниже ватерлинии, погружается в пучину. Ему, учителю истории, крайне необходимо было как можно скорее адаптироваться в новой для себя среде, быть в курсе всех международных событий, чтобы при случае, выдавая себя за писателя и историка, не ударить в грязь лицом.