– Умойтесь. Меня Тёха зовут.

– А почему «Тёха»? – спросил я, чтобы что-то спросить.

– Фамилия – Тетёхин, – ответил он.

Я в другое время улыбнулся бы, наверно, смешная фамилия, но сейчас было как-то не до смеха.

– Откуда вы? – спросил Тёха.

Памятуя, какую реакцию вызвал мой ответ в прошлый раз, я прошамкал разбитыми губами:

– Сегодня только приехали.

– Не тупи, – раздраженно сказал наш новый знакомец. – Я спросил – откуда?

Губастый, испуганно поглядывая на меня, ответил.

– Че тут делаете? – продолжил допрос Тёха.

– Мы с детдома сбежали, – мне почему-то не хотелось рассказывать про то, что в Москве «можно жить».

– Ты че, сука, травишь? – рявкнул Тёха, резко поворачиваясь ко мне. – Сказал – не тупи!

И тут Губастый, которого, видимо, все последние события вконец измотали, заревел навзрыд. Он сидел на синем пластмассовом ящике из-под бутылок, держась окровавленными руками за грязную голову, и плакал, как маленький ребенок, – задыхаясь, захлебываясь слезами…

Тёха подошел к нему, замер в раздумьях, а потом произнес неожиданно осипшим голосом:

– Ну все, все! Никто вас больше не обидит. Со мной будете. Все, я сказа-ал!

Нам везет. В сумке прикинутого мужика оказывается масса всякого ценного барахла – ноутбук, мобила без симки, спортивный костюм, свитер, папка с документами, несколько ярких тоненьких книжек, жареная курица, помидоры, колбаса и хлеб в пакете, игра «Тетрис», бутылка коньяка «Черный аист», два полотенца и дорожная мелочь – зубная щетка, бритва, шампунь, гондоны, чай в пакетиках, сахар и плеер с наушниками.

Мы вываливаем все это добро на стол и, прежде чем нести Менеджеру, берем то, что может пригодиться самим. Тёха забирает бритву и коньяк, Сапог – плеер, я – свитер, Губастый – книжки, Хорек, счастливо улыбаясь, тискает в цыпкастых руках «Тетрис», а Шуня приватизирует все мыльные принадлежности и презервативы.

Жратву мы тут же приходуем по назначению. Домашняя курица, запеченная в духовке, без всех этих чурковатых приправ, которыми обычно ее посыпают в грилятниках, – это такой кайф! Потом Тёха кидает добычу в большой ашановский пакет и идет к Менеджеру.

Нам нечего делать, и, развалившись на диване в блаженной сытой истоме, мы вяло переговариваемся, обсуждая сегодняшний скачок. По всему выходит, что ребята мы лихие, умелые и надо бросать осточертевшую работу в пробках и переходить на благородный скачковый промысел.

Больше всех за это дело агитирует Сапог:

– Мы что, чмошники? Забодало уже бензин нюхать. Иногда так башка болит, что глаза наружу вылазят. А на скачке все классно выходит: р-раз – и полна коробочка: и бабэ есть, и хавчик, и шмотки. Можно не только бухих, а и так…

– Как «так»? – спрашиваю я.

– Ну… – Сапог заминается. – Засечь фраера прикинутого, выцепить в тихом месте и в бубен! Тыдыщь! Тыдыщь! И еще, еще!

Он вскакивает и, размахивая кулаками, начинает показывать, как нужно давать «прикинутому фраеру» в бубен.

– Ага, а потом косари начнут шерстить тут все подряд, – осторожно не одобряет идею Губастый.

– О, зассал сразу! – Сапог подскакивает к Губастому и в шутку начинает молотить его: – Тыдыщь! Тыдыщь!

– Хватит вам! – строгим голосом прикрикивает Шуня, возящаяся с тенями для глаз, и странное дело – Сапог послушно садится на свое место.

– Губастый прав. Если гоп-стопить начнем, нас быстро накроют, – подвожу я итог дискуссии. – Бройлер говорил, что, ступив на территорию закона, мы можем оказаться у него… как это…

– Под пятой, – пищит Хорек.

– Во-во, под железной пятой!

– А пошли вы, – отмахивается Сапог. – Нету уже Бройлера! Он вот все хотел так делать, чтобы всем хорошо. И лежит теперь…