Страх провалиться на экзамене был сильнее любого другого страха. Вечером Лонсирем подошел к матери и попросил разрешения поработать за ее доской.

Два дня по десять часов работы: прекраснейшая из прожитых радостей. Трепетная гордость в глазах матери, добрая печаль отца, обиженного тем, что сын потянулся не к его месту. Они ходили по дому тихо как мышки и старались – мастера из мастеров – даже скользом не заглядывать в схему, которую творил сын: ученый и равный.

Лонси поступил с лучшим результатом на курсе. Позже он понял, что родители, не умевшие любить ребенка, очень долго и терпеливо ждали, когда же можно станет уважать взрослого, а дождавшись, сделались счастливы.

Но магия недобра.

Сила мага не возрастает вместе с его искусством.

Лонси был лучшим до третьего года, когда закончилось большинство теоретических предметов и главенствующее положение заняла практика. Еще долго он втихомолку считал себя лучшим и первым, таковым уже не являясь: слишком страшно было признать настоящее положение вещей. Но без конца так продолжаться не могло; перелом случился в конце третьего года, когда сдавался последний теоретический предмет, самый сложный – теория трансуровневого взаимодействия.

Вплоть до низших уровней Пятой все магии изучены от и до, создать принципиально новые схемы внутри одной магии практически невозможно. Большинству никогда и не потребуются заклинания сверх тех, что есть в справочниках, но высшее образование обязывает. Каждый маг должен знать и уметь – даже если не может.

Новые схемы создаются на стыке двух и более магий. Лонси был в выгодном положении: медицинская магия располагается в сплетении Второй и Третьей, и хотя мать никогда не стала бы ему помогать, Лонси вполне мог рассчитывать на ее консультации.

...Он стоял в коридоре, прислонившись к стене, и в сотый раз перечитывал конспект, ничего вокруг не видя и не слыша. Лонси умел сосредотачиваться, к тому же душа его была спокойна: по теортрансу он уверенно намеревался получить высший балл.

В конце коридора показался Оджер Мерау.

Оджер был омерзительно жирный и какой-то грязный. Лонси, сын медика, полагал, что у Мерау проблемы с обменом веществ: тот вел весьма активный образ жизни, обладал большой физической силой, но все равно выглядел дряблым. К тому же Оджер все время сильно потел. Ему определенно стоило бы обратиться к врачу.

Впрочем, Мерау ничто не волновало. День был летний, жаркий, и по коридору университета, демонстрируя глубочайшее презрение к древним стенам, Оджер шагал, распахнув мантию на груди. Рубашки под ней не было, круглый мягкий живот гнусно подрагивал над ремнем.

Мерау пропустил две трети семестра. Поговаривали, что в конце зимы он нанялся боевым магом в караван и пересек с купцами горы, направляясь в Уарру: там Мерау изучал заклинания, запрещенные в Аллендоре. Слухи Лонси волновали мало; он только знал, что к экзамену Мерау не готов. Оджер был необыкновенно наглым и мерзким типом, и провала его Лонси ждал с удовольствием.

Он усмехнулся, снова углубляясь в записи, и не заметил, что Оджер остановился перед ним.

– Чего, – тяжело отдуваясь, осведомился грубиян, – теортранс зубрим?

Лонси поднял полупрезрительный взгляд и мягко, сквозь зубы произнес:

– Что-то вроде.

От Мерау воняло.

– Кто принимает? Каллертау?

– Деливи.

– А, дедок? – пренебрежительно осклабился Оджер и внезапно хозяйским жестом взялся за край тетради. – Дай-ка сюда.

– Что?..

– Верну! – глумливо пообещал Мерау и выдернул конспект из рук Лонси. Оценив выражение лица жертвы, Оджер басисто расхохотался, тряся животом – прыгал глубокий пуп – небольно ткнул Лонси пальцем в лоб и зашагал к дверям аудитории. Открыв рот, Кеви провожал его беспомощным взглядом. Мерау был на голову выше и весил вдвое больше. Кроме того, он, если слухи не врали, владел боевой магией...