— У нас с вами неважно все началось, — завела она свою шарманку, — столько недопонимания... Хотелось бы по-человечески попрощаться.

Старушка растянула губы в улыбку. Милую, добродушную. Однако от этого ее миролюбивого оскала мои внутренние датчики опасности затрещали, как счетчик Гейгера возле шахты с ураном.

— Если боитесь, что я уменьшу ваш гонорар, то зря. Можете не беспокоиться. Деньги уже отправлены. Возвращать ничего не собираюсь, — сухо выдал Арбенин, глядя исключительно на Аделаиду Генриховну.

— Ну что вы! Я, конечно, не святая, но и не настолько алчная. — Она поморщилась и небрежно махнула рукой.

Очень правдоподобно. Если и играла, то на Оскар.

— Мне кажется, я переживу без знания всех ваших добродетелей. — Все так же не глядя на меня, Константин Сергеевич тяжело сглотнул.

— Вы интересный молодой человек. Незлобный, умный и при этом богатый. Исчезающая порода. Будь я помоложе, вряд ли устояла бы. Сейчас... Что уж?

Бабуля повернулась ко мне и... подмигнула. Не незаметно, а наоборот — очень даже демонстративно.

Наверное, стоило поблагодарить, что по плечу не похлопала для пущей убедительности.

— Если с выяснением моей породы закончено, думаю, нам уже можно прощаться. — Проигнорировав последний жест, Арбенин кивнул на дверь.

— Да-да, конечно же.

Бабуля даже не дернулась с места. Быстро зыркнула на часы. А когда снова уставилась на босса, в дверь постучали.

В отличие от охраны или Генриховны, повариха Валентина даже нос в кабинет хозяина дома не решалась сунуть без разрешения. Арбенину пришлось дважды кричать «Можно», прежде чем она вошла, и трижды — «Что это?», перед тем как Валентина поставила на стол поднос с чайным сервизом и открыла рот.

— Это... — Словно у нее спросили об устройстве адронного коллайдера, повариха растерянно уставилась на чашки.

Но наша бабушка тут же пришла ей на выручку.

— Это чай. На посошок, так сказать. — Она первой взяла чашку и сделала глоток. — Я попросила дорогую Валечку приготовить нам на троих ваш любимый черный с бергамотом.

— То есть, чтобы вы уехали, нам еще и чай надо выпить? — Арбенин по-собачьи склонил голову набок.

— В доме престарелых, к сожалению, только ромашковый, — горько вздохнула старушка. — Я не смогла лишить себя последней радости.

Будто у нее в чашке не чай, а что-то совершенно невероятное, Аделаида Генриховна вдохнула аромат и сладко зажмурилась. До лучиков-морщинок у глаз и целой россыпи лучей в уголках губ.

Чтобы повторить ее подвиг, Константину Сергеевичу понадобилась минута. Он долго смотрел на Валентину. Внимательно изучил взглядом ближайшую чашку. Лишь потом взял ее в руки.

Я последовала его примеру после первого же глотка. На миг стало жалко загадочную бабушку, которая вынуждена давиться ромашковым чаем. Подумалось о расстроенных детях. Они тяжело пережили новость об отъезде Аделаиды Генриховны. Целый час убеждали ее вернуться к ним как можно скорее.

Потом опять почему-то вспомнился сегодняшний сон, горячие, как чай, губы Арбенина. Изо рта вырвался зевок. Перед глазами все поплыло. И словно издалека послышался скрипучий голос: «Устали, наверное. Такие молодые и так много работают. Ну да ладно. Чаю попили, теперь мне пора».

***

Пробуждение вышло эпическим. Голова раскалывалась, глаза слипались, но дети так громко кричали над ухом, что продолжить спать было невозможно.

— Папа, Варя, ну чего вы уснули?! День еще! — пританцовывая, вопил рядом Кондратий.

— Давайте! Поднимайтесь скорее! Бабушка чемодан забыла! — не менее громко скандировала Даша.

Из-за дикой головной боли мне было плевать на чемодан и тем более — на бабушку. Что уснула в кресле средь бела дня, волновало намного сильнее. Однако глава семейства, кажется, не разделял моего сонного равнодушия.