Такой части они удостоились как лучшие в своём потоке – и ни разу об этом не пожалели. Егор и Татьяна видели себя учёными, исследователями Внеземелья, открывателями его тайн – и рады были оказаться именно на Марсе, и не где-нибудь, а именно на плато Большой Сырт, где по некоторым признакам стоило вскоре ожидать удивительных открытий. Другое дело их однокашник Серёжка Лестев – он ещё в системе Сатурна, твёрдо решил стать пилотом и водить тахионные планетолёты, такие, как «Заря», а дальше, чем Внеземелье, не шутит, – может и звездолёты. А его ссылают на дно гравитационного колодца, заниматься делом, мало чем отличающимся от обязанностей водителя наземных машин!

– Я понятия не имел, что «Заря» занята в этих поисках, – продолжал меж тем Серёжа. – На «Скьяпарелли» я и часа не пробыл, даже из безгравитационной зоны не выбрался, а то бы узнал, конечно…

– Да, там бы тебя вмиг просветили, – сочувственно поддакнула девушка. – Я была на «Скьяпарелли» неделю назад, получала запасной комплект оборудования для микробиологической лаборатории – так на станции все словно с ума посходили! Во всех трёх столовках, не говоря уж о кают-компании, висят огромные карты Марса, и на них ежедневно отмечают заново обследованные районы. А в рекреационном отсеке стоит марсианский глобус – здоровый такой, метра полтора в диаметре, и не поленились же притащить с Земли! – весь истыканный булавками с бумажными флажками. На каждом – дата и точное время, когда это место было обследовано; народ собирается вокруг глобуса, спорит, новые флажки втыкают, порой даже до ссор доходит!

– Ну, кому подключаться, как не тебе! – Егор говорил он неторопливо, с едва уловимой иронией. – Опыта по части «звёздных обручей» у тебя побольше, нежели у иных прочих. Они их только на фотографиях или на экране видели, – а ты и на Энцеладе ото льда «обруч» расчищал, и потом, в Поясе Астероидов тоже… Так что не жалуйся, сам виноват!

– Зато здесь ты будешь знаменитостью! – Таня сделала попытку утешить собеседника, даже взяла его за руку. Ладонь у неё была прохладной и ласковой, отчего Серёжа на миг замер. Татьяна нравилась ему давно, ещё с Энцелада, но он до сих пор не решился как-то это проявить.

– Ты сам подумай, – продолжала девушка, – тут все бредят «звёздными обручами», только о них и говорят – а тут человек, который их, в буквальном смысле, руками щупал! Вот увидишь, тебя ещё замучают расспросами.

– Была бы охота… – пробурчал Серёжа. Таня не отпускала его руки, и ему очень хотелось, чтобы это продолжалось подольше. – Ты вот что расскажи: а, правда, что на Большом Сырте водятся летучие пиявки?

Егор рассмеялся.

– Всё ждал, когда ты о них спросишь… – смешок его был мелким, каким-то кудахчущим. – Нет никаких пиявок, всё это выдумки здешних старожилов, чтобы разыгрывать начитавшихся Стругацких новичков. Те, кто тут работает, ни в каких пиявок не верят – разве что, совсем уж восторженные романтики, вроде нашей Танюшки…

Девушка вспыхнула, отчего, по мнению Серёжи, стала ещё очаровательнее.

– И никакая не выдумка! Дюбуа, уж на что старожил – так он несколько дней назад видел пиявку, когда возвращался с дальних выселок! Говорит, двигалась какими-то рваными прыжками, метров до десяти в высоту и полсотни в длину!

«Дальними выселками» на базе именовали астрономическую площадку, расположенную в восьми километрах от базы. Ведущиеся там съёмки марсианского звёздного неба требовали время от времени менять плёнки в автоматических камерах. Для этого кто-то из сотрудников отправлялся туда на краулере – лёгкой машине на пневматиках низкого давления, предназначенной для движения по марсианским пескам и пылевым озёрам. Делалось это по графику, как и дежурство по камбузу, и прочие рутинные работы на базе, – и обычно не вызывало никаких трудностей.