– Племена поймут угрозу воде, – сказал Лето.

– Но это касается не только воды. Это… – Ганима замолчала, поняв глубинный смысл слов брата. Вода была абсолютным символом мощи Арракиса. В своих корнях фримены оставались специализированным, если можно так выразиться, видом, выжившим в условиях жестокой Пустыни, ведущими специалистами жизни в условиях постоянного стресса. Как только на планете стало много воды, произошел странный перенос символа, хотя люди продолжали понимать и чувствовать свой древний долг.

– Ты имеешь в виду угрозу мощи, – поправила она Лето.

– Конечно.

– Но поверят ли они нам?

– Если они увидят, что происходит, если почувствуют нарушение равновесия…

– Равновесие, – произнесла Ганима и тут же повторила мысль, которую неоднократно высказывал их отец: – Равновесие – это то, что отличает людей от черни.

Ее слова пробудили в нем память об отце.

– Экономика против красоты – это старо, как Шеба, – Лето вздохнул и, подняв голову, посмотрел на Ганиму. – Я начал видеть сны предзнания, Гани.

Она судорожно втянула в себя воздух.

Лето между тем продолжал говорить:

– Когда Стилгар сказал, что бабушка задержится, то я уже знал это наперед. Но теперь я могу сказать, что и другие сны подозрительны мне.

– Лето, – тихо сказала Ганима, покачав головой и опустив глаза. – К нашему отцу это пришло позже. Не думаешь ли ты, что…

– Мне снилось, что я заперт в тесном шкафу, потом был сон о том, как я бегу по дюнам, – заговорил он. – Потом я был в Якуруту.

– Яку… – Ганима запнулась и откашлялась. – Это старый миф!

– Это место существует, Гани! Я должен найти человека, которого называют Проповедником, и о многом его спросить.

– Ты думаешь, что это… наш отец?

– Спроси об этом у самой себя.

– Это очень похоже на него, – согласилась Ганима, – но…

– Мне не нравится многое из того, что мне предстоит сделать, но сегодня я впервые по-настоящему понял отца.

Девочка поняла, что сейчас ей нет места в его мыслях.

– Может быть, Проповедник – просто старый мистик.

– Я молю Бога, чтобы так оно и оказалось, – прошептал Лето. – О, как я надеюсь на это!

Он подался вперед и встал. Балисет загудел от этого движения.

– Пусть он окажется всего лишь Гавриилом без рога. – Лето молча вперил взор в освещенный призрачным лунным светом Пустынный ландшафт.

Ганима посмотрела в ту же сторону. На краю рощи у ворот сиетча светились гнилушки, окаймляя чистый силуэт дюн. В Пустыне кипела жизнь, которая никогда не затухала, даже тогда, когда Пустыня казалась спящей. Ганима чувствовала, что ее слушают какие-то неведомые твари. Откровения Лето преобразили ночь в глазах Ганимы. Это был момент прозрения, момент отыскания устоявшегося порядка в непрестанных изменениях, мгновение, в которое каждый человек чувствует свое земное прошлое – прошлое, которое неистребимо в памяти рода людского.

– Но почему Якуруту? – спросила она, и обыденность ее тона поколебала волшебное настроение.

– Почему?.. Не знаю. Когда Стилгар рассказал мне, как они убивали людей, а потом объявили то место запретным, наложив на него табу, я думал так же, как ты. Но теперь оттуда исходит опасность… но там живет и Проповедник.

Ганима не откликнулась, не стала просить, чтобы Лето рассказал ей что-то еще, понимая, как много это сказало брату об охватившем ее ужасе. Этот путь ведет к Мерзости, и оба – брат и сестра – понимали меру опасности. Страшное слово повисло между ними, когда Лето встал и они направились к входу в сиетч. Мерзость.

Вселенная принадлежит одному Богу. Они – одно; их целостность – мерило всех отчуждений и разделений. Преходящая жизнь, даже исполненная самосознания и разума, та жизнь, которую называют научной, есть не что иное, как только хрупкая вера в отдельную частицу целого.