– И как он это объяснил?

– Шел мимо, – пожал плечами приятель.

– Ночью?

– А что, у нас в городе запрещено ночью по улицам ходить? Вестимо, шел от бабы. От какой именно, ни за что не скажет.

– А преступника он видел?

– Говорит, что не видел. Но последнее время странные события у нас на Фабрике происходят. Машину на днях разбили. Иномарку. Не угнали, не на колеса позарились, не на магнитолу. Разбили. Теперь вот витрину. И исчез один-единственный костюм! Как будто брать больше нечего! В магазине товара – полно!

– Может быть, просто не успели? – В Завьялове вдруг заговорил оперативник: эх, расследовать бы это дело!

– Может, и не успели… Не пойму, топором он это манекен, что ли?

«А может, ломиком? – мелькнула вдруг мысль. На сей раз, орудия разрушения на месте преступления нет. Мог и топором».

– Как себя чувствуешь, Саша? – спохватился вдруг приятель.

– Более или менее, – кисло сказал Завьялов.

– Не хватает нам тебя. Разве что как частное лицо привлечь.

– Привлекайте. Только я этой ночью спал. Крепко.

О рисунке он, разумеется, умолчал. Нелепая история. Сказать, что в городе появился фанатик, которому здорово насолил Герман Горанин? Хотя при чем здесь Герман? Почему все опять сводится к его персоне? Сначала разбили похожую машину, теперь исчез похожий костюм. Сняли с манекена. Сам манекен изломан. Оба раза Горанин оказывался рядом. Первый раз пришел искать ломик на место преступления, сегодня просто проходил мимо. Совпадение?

Дождь, утихший было, вновь усилился. Поднялся ветер. Стоящие у разбитой витрины люди стали расходиться. Он тоже пошел своей дорогой.

Теща с тестем жили в длиннющей девятиэтажке, одном из последних домов, построенных Фабрикой. Оба проработали там всю жизнь и после двадцатилетнего ожидания получили хорошую трехкомнатную квартиру. Через несколько лет умерла старенькая бабушка, сын переехал к жене, потом и дочь перебралась к новому мужу. Квартира, о которой столько мечталось, оказалась для двоих слишком просторной. Все хорошо в свое время. А прошло оно – и вместо радости новые проблемы. Теща не раз предлагала произвести обмен: свою трехкомнатную и однокомнатную Завьяловых – на две двухкомнатные, но он был упрям. Благодеяний ни от кого принимать не хотел, ибо никому не хотел быть обязанным. Что есть, то есть.

А вдруг Маша задумает уйти? Ее комнатка, изолированная, светлая, поддерживается в идеальном порядке. Он испугался. А если уже случилось? Три часа промедления могут дорого ему обойтись! Терять Машу не хотелось. Ведь останется совсем один! Общение с отцом сводится к редким телефонным звонкам, когда тот просит денег. Получается, нет у него никого, кроме Маши.

Увидев его на пороге, теща слегка удивилась. Вниманием зять не баловал, приходил крайне редко. Капитолина Григорьевна была полная, видная женщина с огромными натруженными руками. Всю жизнь она проработала ткачихой, вышла на пенсию, но руки эти и теперь никогда не оставались в покое. Если не были заняты работой, беспокойно теребили край передника или ворот халата. И от этого ему все время казалось, что теща нервничает и что-то скрывает.

Завьялов уставился ей в лицо, как на допросе, и спросил:

– Маша здесь?

– Нет. – Рука метнулась к золотой цепочке на полной шее, пальцы начали нервно ее крутить.

– Как это – нет? Она три часа назад ушла, сказала, что пойдет сюда! А ну-ка, пустите!

Капитолина Григорьевна невольно попятилась, он вошел в прихожую и закричал:

– Маша! Маша, ты здесь? Я пришел за тобой!

– Она здесь была, – начала объяснять теща, – но недолго.