– А… сколько их там? Их там очень много?
– Отец мой…
– Их там много, отец мой сотник?
– Все поле, Балле. Там все поле, сколько видно, завалено падалью. Точно тебе скажет Упрямец или еще кто-нибудь. Давно такой жатвы не было. Жалко, много плохих мертвецов…
Сотник притянул к себе бурдюк с сикерой, разорвал; пополам черствую пресную лепешку и дал половину Бал-Гаммасту. Что ему бой? Какой по счету этот бой для него? Все поле завалено трупами, а он рвет зубами баранину…
Бал-Гаммаст прислушался к себе. Убил двух человек. Или больше, кто их теперь сочтет? Там, за пригорком, все поле от канала до канала, от холма и до… что там было? Какая разница… – все-все забросано телами мертвых и умирающих. Плохо ему от этого? Страшно? Как ему? Да никак. Творец, прости мне, я ничего не чувствую. Хорошо, что жив. Я тебя очень люблю, Творец, прости меня, я так стараюсь пожалеть тех, кто там лежит, а ничего не выходит. Мне не жалко даже тех двух… Почему так получается, Творец? Прости мне это, пожалуйста. Когда дрался с сыном эбиха Асага, мы потом оба были в крови. Себя было жалко, и его тоже. И все на нас смотрели: дети, а уже как преступники. Нет» не все… отец… Теперь их так много, мертвецов, а я как деревянная колода! Ничего… Совсем ничего.
– Плохие мертвецы?
– Наших много. Многим хорошим бойцам сегодня выпустили кишки. И эти… мятежники… они нам вроде родни, свои. Плохие мертвецы, напрасные. Там еще кочевники были у них, суммэрк тоже были… это хорошие мертвецы, нужные. А те, помет онагрий, те – плохие… Ешь. Что сидишь?
Бал-Гаммаст взялся за мясо.
– Как они выглядели… отец мой сотник?
– Кто? – Медведь оторвался от добычи и уставился на него. – А… эти.
– Старые? Молодые?
– По правде говоря, они выглядели как две кучи говна, из которых торчат стрелы. Вернешься домой, помолишься за них и за себя. Грешно убивать. А не убьешь, так самому котел с плеч снесут…
Сотник пребольно стукнул его кулаком в лоб.
– Вот что, солдат Балле. Помолишься за их души, за свою душу и забудь. Выбрось это говно из головы.
«Прости меня, Творец…»
– Ты вот говорил, Пратт…
– Отец мой…
– Ты говорил, отец мой сотник, что потерянные стрелы все равно заставил бы вернуть. Не все, так много. А если бы я, скажем, не захотел позориться, но украсть-купить тоже не захотел бы, тогда что? Если б я подошел к тебе и сказал: «Отец мой сотник, позориться не хочу, а денег нет. Дай мне какое-нибудь дело в зачет потерянных стрел – тяжелое или опасное». Дал бы ты?
Медведь даже перестал жевать. Задумался. Помолчал. Мясной сок на угли капает.
– Может, и дал бы… А скорее ничего б не дал. Пинком бы вышиб из сотни. Не умеешь делать что положено, значит, у тебя другая мэ. Не солдатская мэ. Ищи другую жизнь…
Тут из темноты вышел знатный человек. Сразу не видно кто, понятно только, что доспех дорогой: медные пластины посверкивают, их много, прикрывают почти все тело от шеи до икр. Значит, не простой человек. С ним была свита, с десяток вооруженных людей. Все они, повинуясь повелительному знаку, остановились чуть поодаль.
– Здравствуй, Рат.
Огонь осветил лицо. Эбих центра, Рат Дуган по прозвищу Топор. Сотник вскочил с необыкновенной резвостью. Дуган:
– Сиди, Медведь…
Эбих поклонился Бал-Гаммасту, коснувшись ладонью земли. Как будто они были во дворце, как будто сотни глаз наблюдают за церемонией…
– Отец мой, царевич Бал-Гаммаст, да сопутствует тебе удача в делах, да будет к тебе милостив Творец! Отец твой, государь Донат, немедля требует тебя к себе. Твое обучение в сотне Пратта Медведя закончено. Мы послужим тебе охраной.