Анна Арменовна, конечно, его с каменным лицом спровадила, но Еву-то не обманешь, у неё глаз-алмаз, слух-эхолот и верное чутьё сыщика.

Если Караваев думает, что перед ним театральный фестиваль, то он сильно ошибается, – перед ним сцена страстей человеческих: скандалы, интриги, расследования так здесь и роятся, и потому всё должно быть… быть идеально!

Ева чихнула.

Клим флегматично дожевал мюсли. Тряхнул своей дурацкой косичкой.

– Иди в гримёрку, погрейся, – сказал он. – Я какао принесу. Будешь?

В конце концов, ей же нужны калории, чтобы двигаться и творить. Да, именно для этого.

Ева кивнула.

– Я погреюсь, потом в палатке буду, с Аней. – Она кивнула в сторону небольшой шаткой палаточки, внутри которой стоял прилавок, а на прилавке термос с ягодным чаем и театральными пряниками: их накануне напёк Гриша.

Этой зимой Григория Алтынова обуял бес наживы и демон предпринимательства. Сначала на школьной осенней ярмарке он затеял выпекать и продавать вафли, для чего притащил с балкона древнюю советскую вафельницу – тяжёлую, как танк, и такую же зелёную. Ева подозревала, что её и правда изготовили на каком-то военном заводе, потому что вафельница выглядела так, как будто по приказу командования могла отразить инопланетное нападение. Вафли при этом она пекла исправно, и Гриша заработал целых шестьдесят рублей. Учитывая, что на ингредиенты он потратил шестьсот, сделка вышла так себе. Но это его не остановило: Гриша сделал вывод, что ему нужны инвестиции, и решил продавать ненужные книги из дома, для чего разграбил бабушкину библиотеку.

Когда бабушка увидела, что на газетке у их подъезда лежат десять томов «Памятников мировой литературы» (скучных зелёных книжек, по определению Гриши), она коршуном слетела вниз, и дальше произошла эпическая и очень трагическая сцена из какого-то древнего литературного памятника.

После чего Грише, грубому гунну и неграмотному варвару, вообще запретили смотреть в сторону книжных полок.

Но тут, ему на радость, случился театральный фестиваль, где он планировал серьёзно заработать на пряниках и ягодном чае. Он умудрился уломать не только Анну Арменовну, но и менеджеров фестиваля!

Зачем ему нужны деньги, оставалось загадкой: Григорий упорно отмалчивался. Аня чуяла неладное: или он присмотрел себе бездомного трёхметрового питона, или собирается завести семейство капиба́р.

Так что теперь Аня стояла за прилавком, и снег засыпал палатку вместе со всем Потайным переулком. Гриша пообещал поделиться выручкой с продаж, а ей как раз нужен новый чехол на телефон. Сам Гриша помогал таскать сумки с реквизитом и костюмами, но вскоре уже отвлёкся и теперь болтал с механиком театра марионеток «Мефисто».

А где же Ева? Клим встал с какао перед сценой и озирался, как Траво́лта в древнем меме. Снегопад усиливался.

Динамики у него над головой закашлялись, захрипели и выплюнули искажённый звук рождественской мелодии, разумеется с колокольчиками.

Под эти пережёванные колокольчики Ева выпорхнула из дверей магазина напротив, мило распрощалась с продавцом и подбежала к Климу.

– Ой, спасибо! – Она взяла стакан с какао, отпила, зажмурилась. – Какой кайф! То, что надо! Спасибо!

– Не за что, – сказал Клим, глядя на неё. Снежинки дрожали у неё на ресницах, ложились на берет, и Ева в белом пальто и красном берете вся была как белая роза, на которую уселся красногрудый снегирь.

– Ты там грелась?

– В аптеку забежала, капли покупала. Не хватало ещё заболеть накануне фестиваля. А там напротив обменник и ювелирный бутик.

Ева небрежно махнула назад, и Клим взглянул в указанном направлении.