– М-м-м… – простонал Аулис, очень точно воспринимая ощущения, которые в этот момент испытывал командирский ботинок. Дверной проем словно притягивал его, нашептывал: «Подойди же, не бойся! Спрыгни вниз! Тебе будет хорошо!» Едва управляясь с этим соблазном, он навалился на дверь всем телом, загоняя ее в пазы. Потом надавил на ручку, провернул ее как стрелку курантов и почувствовал, что дверь встала на свое место мертво, влитую. И стало необыкновенно тихо, уютно и покойно. Стены, потолок, полки, откидные стульчики – все на своих местах, все неподвижно и по виду незыблемо. Правда, теперь особенно чувствовался запах крови, и у Аулиса тошнота подкатила к горлу. Он сделал шаг назад, стараясь не вляпаться, и тотчас почувствовал, как чья-то рука крепко сдавила ему шею.

– Стоять! Не шевелиться! Руки на стену!

Это был полицейский с боксерским носом. Он толкнул Аулиса на перегородку и оцарапал ему щеку пистолетной мушкой.

– Эй! Что вы делаете?! – вспылил Аулис. Он уже и без того натерпелся, совершая неплановый подвиг, и боль, которую доставил ему полицейский, посчитал незаслуженной.

– Молчать, бабирусса кастрированная!

Аулис подчинился, хотя не причислял себя к кастрированным бабируссам и даже не знал, кто это такие, оперся руками о перегородку и тотчас размазал ладонью кровяной мазок. Какая мерзость! Аулис растопырил пальцы, с отвращением глядя на выпачканную руку, и машинально, лишь бы скорее очиститься, вытер руку занавеской. И немедленно получил удар по почкам. Аулис взвыл от боли.

– Хочешь избавиться от улик?! Сейчас я сделаю из тебя циркового бабуина!

– От каких еще улик? Я только закрыл дверь!

– Молчать, сволочь!! Ноги шире!

Дурдом какой-то! Пиная ногами катающиеся по полу бутылки, в тамбур забежала Стюардесса, увидела лежащего в луже крови командира, схватилась за лицо и истошно закричала:

– Уби-и-или!! Уби-и-или!!

От этого крика у Аулиса все внутренности сжались и задрожали. Ему стало страшно. Девушка продемонстрировала, как на самом деле надо реагировать на данную ситуацию. Ей, как члену экипажа, было видней.

– Я хотел ему помочь! – говорил Аулис, стараясь поскорее оправдаться перед полицейским, чтобы избавиться от нелепых подозрений, пока те еще в зародышевом состоянии. – Он умирает!! Вы что, не видите?!

– Я все вижу, кусок кала!! Закрой рыло!

– Да как вы… – опешил от обиды Аулис. – Я гражданин России… Я буду… Я на вас…

– Я же сказал: кусок кала! – повторил полицейский, едва не касаясь толстыми губами тонкого и изящного носа Аулиса.

В тамбуре, словно тень, появился второй полицейский. В отличие от своего коллеги, этот напоминал болезненного интеллигента с садистскими наклонностями. Лицо его было спокойным, вдумчивым, источающим безусловную справедливость и решимость хирурга произвести радикальное иссечение драгоценного органа; очки с тонкими дужками съехали на середину носа, подслеповатые глаза смотрели поверх линз с нравственным осуждением и остреньким хищным аппетитом. В какой-то степени он походил на адвоката, с успехом защищающего на суде сексуального маньяка. Аулис подумал, что этот человек сейчас начнет его пытать и при этом будет улыбаться и говорить тихо и вежливо.

– Обыщи его! – приказал Боксер.

Интеллигентный полицейский принялся водить своими тонкими ладонями по спине и джинсам Аулиса. Прикосновения его были нежными, но Аулис корчился от щекотки. Стюардесса, негромко повизгивая и царапая лицо, ходила между пилотской кабиной и лежащим на полу командиром.

– Опио!! – взывала она. – Опио!! Где ты? Где ты, господи? Это конец! Это апокалипсис…