Готовить на чужой, да еще холостяцкой кухне непросто, но ужин вчера удался, да и завтрак сегодня оказался весьма достойным. В конце концов, яйца для омлета вместо венчика можно взбить вилкой, хлеб, в отсутствии тостера, подсушить на сковороде, а кофе сварить в кастрюльке.

Митрофанова проводила Димку на работу нежным поцелуем, сама закрыла за ним ворота. Сменила игривый (специально брала с собой) халатик на старинный спортивный костюм и вышла на крыльцо.

Утро сверкало росой и ослепительно-синим небом. Надя протиснулась боком между кресел (Дима вчера так и не убрал) и спустилась в сад. Глаза разбегались: столько всего нужно сделать! Первым делом, решила, надо наглые одуванчики выдрать – они ее почему-то особенно раздражали. Митрофановой прежде никогда не приходилось заниматься прополкой. Она нацелилась на мощную связку желтоголовых цветов – и вытащила из земли только стебли. Попробовала еще раз – снова корни остались на месте. Нет, так не пойдет. Нужно подкапывать. А для этого найти какую-нибудь ковырялку.

В дальнем углу сада стоял сарай. Надя на выходных пару раз звала Диму: «Пойдем посмотрим, что там!»

– А чего смотреть? Грабли какие-нибудь, – отбивался равнодушный к хозяйственным делам журналист.

И, оказалось, не ошибся.

Грабли, тяпки, лопаты, древняя газонокосилка, ржавая бензопила. Выцветшие, просроченные пакетики с семенами. Груда дров. Пустые, запыленные трехлитровые банки – видно, еще от жены остались. Пара ящиков со старыми газетами.

И сундук, куда Надежда немедленно заглянула.

Эх, зря Полуянов с ней не пошел – емкость оказалась до краев набитой книгами. Все вперемешку: «макулатурные», застойных времен Стендаль, Дюма, Стивенсон. Подписные Гоголь и Чехов. «Новый мир» с Солженицыным. Детективы Адамова. Почти все Стругацкие. А на самом дне – несколько толстых тетрадок.

Надя открыла одну из них – с пожелтелыми страницами, в псевдокожаном рыжем переплете.

На первой странице – каляки, фигурки принцесс, рожи и криво выписанная надпись: «ПОВЕСТЬ КАК ЖИЛ ЧЕЛОВЕК».

Далее следовал подзаголовок: «Годы долгие про вас мы напишем наш рассказ». И подпись: Рыбакова Анжелика. Четвертый класс.

Ничего себе! Творчество ее сводной сестры.

Надя успела подумать, что читать чужой дневник нехорошо. Но немедленно открыла первую страницу:

«11 февраля 1988 года. Сегодня решила вести дневник жизни. Пригодится для потомков. Вчера Наташка Воран притащила свой чемодан календариков. Поменялись одним. Сдохла скалярия. Папа сказал, что, когда я вырасту, по этой книге можно будет написать книгу, вроде «Динки». Но писать не о чем. Это в 1917 году было интересно, а сейчас ничего».

Надя улыбнулась, пролистала несколько страничек:

«Сегодня на завтрак была жареная картошка. Объедение! Папа умеет ее жарить. Потом очень здорово катались с ним на лыжах. Правда, горы были маленькие. К маме пришел дипломник, испанец. У него смешное и длинное имя Де Лас Касас Альфонсо Педро. 13 марта. Ирина Валентиновна сказала, что освобожденные от физкультуры должны мыть лестницу. Но почти все освобожденные сказали: «Что мы, нанялись?» И ушли. И я тоже. 14 марта. Сегодня концерт по абонементу в консерватории. Была «Русская музыка». Тоска ужасная. Я пересчитывала трубы у органа. В буфете была черная икра. Я сегодна мылась».

Надя зевнула, захлопнула тетрадку, вернула ее в сундук. Надо бы позвонить сестре, которая, на самом деле, ей совсем чужой человек. Сказать, чтобы забрала свои личные вещи. Там, в сундуке, и груда бумаг имелась. Письма, наверное. Их уж точно читать непорядочно. Хотя – волнуй это сестрицу, давно бы забрала.