– Ничего страшного. Обморок, только и всего. Сейчас очнется.

Ломбард обернулся к Роджерсу:

– Принесите бренди.

Дворецкий, белый как мел, с трясущимися руками пробормотал: «Да, сэр» – и выскользнул из комнаты.

– Чей это был голос? – крикнула Вера. – Где он? Он звучал как… как…

Генерал Макартур фыркнул:

– Что здесь происходит? Что за шутки?

У него тоже тряслись руки. Он весь ссутулился. И постарел лет на десять.

Блор вытирал лицо носовым платком.

Только судья Уоргрейв и мисс Брент не двинулись с места. Эмили Брент сидела прямо, как обычно, и высоко держала голову. На ее щеках горели два ярких пятна. Судья Уоргрейв тоже не изменил своей привычной позы – сидел, втянув голову в плечи, как черепаха. Пальцами одной руки он почесывал ухо. Только его глаза, живые и умные, озадаченно метались по комнате в поисках разгадки.

И снова первым начал действовать Ломбард. Пока Армстронг возился с потерявшей сознание женщиной, он взял дело в свои руки.

– Голос? Похоже, он был тут, в комнате, – сказал он.

– Кто это говорил? – еще раз воскликнула Вера. – Кто? Ведь мы все молчали!

Ломбард, как и судья, внимательно осмотрел комнату. Его взгляд на миг задержался на открытом окне, но он тут же решительно тряхнул головой. Вдруг его глаза вспыхнули, и он устремился к двери у камина, которая вела в смежную комнату. Схватившись за ручку, дернул дверь на себя, вошел – и почти сразу торжествующе вскрикнул.

Все услышали:

– Ага, вот он!

Остальные двинулись за ним. Только мисс Брент не шелохнулась, продолжая прямо сидеть в кресле.

В смежной комнате вплотную к стене гостиной стоял стол. На нем был граммофон – старинный, с большой трубой. Ее раструб прижимался к стене вплотную, и Ломбард, отодвинув его в сторону, показал всем на две или три аккуратные дырочки, просверленные в стене насквозь.

Вернув трубу на место, он опустил иглу на пластинку, и тут же все услышали снова:

– Против вас выдвигаются обвинения…

– Выключите! – закричала Вера. – Выключите его! Это ужасно!

Ломбард выключил.

Доктор Армстронг, облегченно вздохнув, заметил:

– Безвкусная и бессердечная шутка, на мой взгляд.

Раздался четкий негромкий голос судьи Уоргрейва:

– Значит, по-вашему, это всего лишь шутка?

Доктор уставился на него.

– Что же еще?

Ладонь судьи мягко легла на верхнюю губу. Он сказал:

– Я пока не готов вынести суждение.

– Погодите, вы забыли одну вещь, – вмешался Энтони Марстон. – Кто, черт возьми, завел эту штуку и поставил пластинку?

– Да, думаю, было бы не лишним это выяснить, – пробормотал Уоргрейв.

И он пошел назад в гостиную. Остальные потянулись за ним.

Тут со стаканом бренди на подносе вошел Роджерс. Мисс Брент уже склонилась над стонущей миссис Роджерс. Дворецкий тут же ловко вклинился между ними.

– Позвольте мне, мадам. Я с ней поговорю. Этель… Этель… все хорошо. Все в порядке, слышишь? Ну же, соберись.

Миссис Роджерс часто задышала. Ее глаза, вытаращенные, напуганные, обегáли по кругу лица стоявших над ней людей. Роджерс тревожно повторил:

– Этель, соберись, слышишь?

Доктор Армстронг заговорил с нею ласково:

– Ничего страшного, миссис Роджерс. Просто кто-то неудачно пошутил.

– Я упала в обморок, сэр? – спросила женщина.

– Да.

– Это все из-за голоса… того ужасного голоса… он как будто приговор читал…

Ее лицо опять позеленело, веки задрожали.

Доктор Армстронг резко произнес:

– Где бренди?

Стакан стоял на маленьком столике. Кто-то передал его доктору, тот поднес его к губам женщины.

– Выпейте, миссис Роджерс.

Она сделала глоток, слегка поперхнулась, закашлялась. От спиртного ей стало лучше. Краска вернулась к ее лицу. Она заговорила: