Объяснение доктора показалось Эдмунду таким разумным, что он почувствовал себя самым большим глупцом на свете. Из родительского примера ему бы следовало извлечь урок, что мужчины и женщины никогда не говорят то, что на самом деле имеют в виду, но лишь то, что, как они надеются, поможет выпутаться из неприятностей. Именно походя нарушенное обещание Джорджи заставило его поклясться никогда не доверять ни единой живой душе настолько, чтобы сделаться уязвимым.

И он ни разу не нарушил этой клятвы – пока, повинуясь зову Джорджи, не отправился к ручью.

Эдмунд резко поднялся на ноги, взмахом руки разрешив замершему неподалеку лакею убирать со стола. Портвейн не подарит ясности мыслей. Ему нужно как следует выспаться, но едва ли это удастся сделать, когда в мыслях безраздельно царит Джорджиана.

Поэтому Эдмунд отправился в свой кабинет, сел за стол, положил перед собой чистый лист бумаги и очинил кончик пера, как поступал всегда, готовясь решать непростую задачу. Но что ему написать, когда дело касается мисс Джорджианы Уикфорд?

«Отчего она злится?» – нацарапал он. Будто это он предал ее, а не наоборот. Что заставило ее думать подобным образом? Он ведь не по своей воле уехал, оставив ее одну. Значит, дело не в этом. Но…

Он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, и тут же выявил еще одно противоречие.

Если она так зла на него, зачем предложила жениться на ней?

Это не имеет смысла.

Особенно в свете сказанного ею о том, что он изыщет способ увильнуть.

Почему у нее сложилось такое невысокое мнение о нем? – с возмущением подумал Эдмунд. Он из тех, кто всегда держит слово. Даже явился по ее зову на берег ручья, памятуя о клятве, которую дал, будучи неразумным юнцом. Невзирая на то, как она сама с ним поступила.

Он гневно пририсовал еще один вопросительный знак. И отложил бумагу в сторону. Потому что, думая о Джорджиане, он распалял свой гнев куда сильнее, чем когда пытался выбросить ее из головы.

На следующий день, работая со счетами, Эдмунд задумался о странном представлении Джорджианы касательно зимнего лондонского сезона. В следующее мгновение перед его мысленным взором промелькнул образ его самого – смятенного юнца, которого сажают в экипаж, чтобы доставить к кораблю, отплывающему на острова. Разумеется, Джорджиана сейчас так же напугана, как и он сам тогда, перед отбытием в, по ее представлениям, иной, чуждый ей мир. Эдмунд вспомнил, что рассматривал собственный отъезд как ссылку в наказание за некое преступление, которого не совершал.

Тем же страхом можно объяснить и ее нелогичное поведение, и то, что она наговорила столько глупостей. Возможно, ей просто требовалось вновь обрести уверенность. И он не испытывал бы всепоглощающего чувства вины из-за того, что не снизошел до ее нелепой просьбы жениться на ней, если бы смог объяснить, что поездка на острова стала лучшим из всего с ним случившегося. Ну, когда перестал скорбеть из-за предательства Джорджианы…

Эдмунд решил, что именно это ему и следует теперь сделать для Джорджианы – убедить ее воспринимать лондонский сезон как шанс для себя, а не как пытку.

Потому что он не может оставить все так, как есть. Совесть ему не позволит, сколь бы сильно он ни пытался ее заглушить. Она постоянно напоминала ему о данном слове. И хотя он не мог сдержать обещание так, как требовала от него Джорджиана, придется по-другому доказать, что он не из тех людей, кто всегда изыщет способ увильнуть.

На следующее утро, идя на веслах по реке, Эдмунд выработал решение настолько идеальное, что удивился, как вышло, что он сразу не предложил его Джорджиане.