– Какая чушь! – Петр открыл глаза, осознавая, где находится, и радуясь, что не придется ни летать, ни доказывать право на вождение машины.

Абдуззахир только что прооперировал очередного больного. Из операционной вышел в длинном светло-зеленом халате, или, вернее, балахоне. Здесь словно время остановилось, и госпиталь выглядел довольно обшарпанным, пустоватым, а униформа врачей – старомодной. При Саддаме в больницы закупалось много современного оборудования настолько высокого уровня, что не всегда находились специалисты, чтобы его обслуживать. А во времена оккупации что не разбомбили, то разграбили.

Также вывезли из Ирака более ста тысяч исторических ценностей, две трети из которых попали в США.

– Проходи, – кивнул на дверь своего кабинета Ваджи, заходя следом. – Помоги. – Он повернулся к Петру спиной. Тот развязал тесемки, фиксирующие халат хирурга. Абдуззахир остался в зеленой куртке и белых штанах. Снял шапочку, продемонстрировав лысеющую голову с остатками вьющихся волос на затылке и над ушами. Длинный тонкий нос едва ли не лежал на верхней губе. Худое продолговатое лицо украшали разве что глаза, крупные, влажные и сочувствующие.

– Он сейчас придет. – Ваджи отер лоб вафельным полотенцем и подступился к странноватой кофе-машине, громоздкой и шумной. – Кофе будешь?.. Что ты смеешься? – Он обернулся с улыбкой, готовый поддержать шутку.

Петр устроился на огромном кожаном диване, очень древнем, как и мебель в цирюльне, помнившем уж если не Фейсала, то Гази. Смеялся он, вспомнив вдруг, что во сне Мур разговаривал с ним по-арабски, а не по-русски…

– Сон приснился сегодня. Подсознание – странная штука – выхватывает куски из реальности и складывает их в такую причудливую мозаику, что диву даешься. Кофе? Можно. Не мешало бы проснуться. Что ты так хищно ко мне приглядываешься?

– Сними-ка рубашку. – Доктор подступился к нему, потирая руки.

– Вот еще! Ты спятил?

– Вдруг кто заглянет. Изобразишь пациента. Когда ты шел по коридору, то прихрамывал и теперь вот за спину держишься.

Позвоночник, поврежденный при взрыве в Сирии, действительно болел. Петр тогда сильно ударился, и контузия давала о себе знать. Нехотя он все же подчинился пытливому Ваджи. Тот быстро нашел несколько болевых точек на спине, заставил Петра лечь на жесткую кушетку и начал ставить позвонки на место варварскими нажатиями.

Горюнов вскрикивал непроизвольно и ругался. Наконец Абдуззахир отпустил жертву ортопедии.

– Ты бурно проводил отпуск, как я погляжу. – Он ткнул длинным пальцем в шрам на плече Петра.

– Да тут неспокойнее, чем там, где я был. – он надел рубашку и вернулся на диван, захватив по дороге пепельницу с письменного стола доктора. Когда брал ее, сунул конверт с деньгами под фигуру лежащего льва из дахнадж фариди[27]. – Госпиталь словно вымер.

– Ты же знаешь, уже шесть лет назад врачам разрешили даже вооружаться, – доктор кивнул в угол кабинета, где стоял автомат Калашникова. – На нас идет охота. Трех моих коллег похитили. В основном в ИГИЛ забирают, но есть и другие банды. Особенно в цене хирурги. Многие мои друзья уехали кто куда – в Европу, если были связи или родственники, или в Иорданию. – Он посмотрел на Кабира с надеждой.

– Не обижайся, друг. Но ты мне тут нужен. Во всяком случае, в ближайшие несколько месяцев. Отправь жену с детьми, если боишься за них. А потом я обеспечу тебе место в престижном госпитале, к примеру, в Америке.

Петру понравилась мысль задействовать MIT. В конце концов, должны они что-то сделать для своего агента Садакатли? Например, устроить его друга с многочисленной семьей в хороших условиях где-нибудь в Нью-Йорке. А там, глядишь, Абдуззахир освоится и принесет пользу. Необходимо только вывезти Ваджи под таким предлогом из Ирака, чтобы в дальнейшем его не связывали с Горюновым, на тот случай если Садакатли со своими кураторами-турками разобьет горшок об горшок. «Иначе доктору не поздоровится», – мысленно скаламбурил Петр, думая, что ему сейчас совсем не до проблем Абдуззахира, и тот в состоянии позаботиться о себе сам, раз до сих пор не был похищен игиловцами. Арабы – народ живучий.