Петро не был героем или энтузиастом, не стремился к рекордам, он просто рубил и рубил породу спокойно и упорно, изо дня в день. И неожиданно перевыполнил норму без малого в два раза. Чуть не получил от своих Орден Сутулова – мужики вырезают его из старого рештака* и крепят на спину. Но никто не решился на эту шутку, уж больно силен был Петро, несмотря на свой возраст. Когда кто-то из молодняка заикнулся было об этом, старик посмотрел на него своим тяжелым взглядом, сплюнул и выдохнул:

– Понабирали пингвинов* в шахту. У меня нах прогулов больше, чем у тебя стажа.

Полученную премию он отметил так же, как и каждую получку – пил молча и много, а потом встал и на ровных ногах дошел до дома, упал на койку и тут же отключился на ночь и весь следующий день. Марийка смирилась с таким ежемесячным ритуалом и давно уже не скандалила, тем более что Петро никогда не пропивал больше четверти всех денег, а получал прилично.

– От же бездонная бочка! – приговаривала она, снимая с бесчувственного мужа сапоги и штаны.

Старшая дочь давно не жила с родителями, да и вообще уехала с мужем после окончания Медуниверситета. Любочке было три годика, когда Таня привезла ее к бабушке и дедушке и оставила на целый месяц. Девочка оказалась смешливой и понятливой – никогда не лезла без толку под руки, но зато сразу приходила со старым стетоскопом и целым набором пластиковых шприцев, чтобы «обследовать деду», когда он ложился вечером на диван в большой комнате. Она внимательно слушала ему грудь, качала головой и серьезно говорила:

– Хрипы в легких! Но вы не расстраивайтесь. Сейчас сделаем вам укольчик, и будете, как новенький! – и доставала самый большой шприц со стертыми мерными делениями на боку, набирала в него воду из пузырька, прицеливалась в потолок и выпускала воздух со струйкой жидкости. В чудодейственную силу горчичников девочка не верила:

– Понимаете, пользы от них нет. Но и вреда тоже. Если только у вас нет аллергии. Так что, если настаиваете, я могу поставить.

– Такая разумная! – восхищенно рассказывал дед своим товарищам, когда они добирались на бабе лене на-гора*. – И в кого такая? Марийка-то у меня простая.

– А Танька? Танька, вишь, ученая у тебя, врач!

– Да, Танька сурьезная баба.

Однажды Любочка заболела – рвота, понос, температура под сорок. За день она сдулась, как воздушный шарик – из пышечки превратилась в белесую тряпочку. Весь день в забое дед не находил себе места, а вечером едва успел помыться и переодеться, и бегом домой. Любочка была еще слаба, но уже обрадовалась деду, обняла его за шею и прошептала:

– Сегодня ты будешь меня лечить.

Петро достал из кармана припасенный стетоскоп и приладил его к ушам. Руки подрагивали от напряжения, когда он аккуратно касался холодным металлом разгоряченного тельца.

– Ну как? Хрипы есть? Жесткое дыхание? – голосок у девочки был слабенький, еле слышный.

Дед сосредоточенно помотал головой.

– Все в норме, – твердо сказал он. И внучка выздоровела.

По утрам в свой выходной дед любил набрать Любочке ковшик клубники или малины на огороде и смотреть, как она жмурится от удовольствия, сжимая во рту красную сочную ягоду.

– Вкуусно! А ты хочешь? – и протягивала ковшик.

– Не, не люблю я. Баловство одно. И молоком запивай! Это самое оно, – советовал дед.

Внучка улыбалась и послушно отпивала глоточек парного молока. Щечки у нее розовели.

– Размяк батя с Любкой-то, – говорил Серега матери, осторожно посмеиваясь.

– Отож, размяк. А чего не размякнуть? – соглашалась Марийка, раскатывая тесто на пельмени.