Король теперь целыми днями стал в саду пропадать, косулю ласкает, выспрашивает: «Скажи, где Церцерушка?» Но бедная косуля только блеет в ответ, сказать ничего не может.

Увидела это злая старуха, испугалась: король только что не живет в саду, с косулей беседует, а ну как придет ему в голову, что Церцерушку кто-то в озере утопил? И решила она косулю извести. Выждала, чтоб ушел король из дворца, призвала поскорей мясника и повела его в сад – косулю резать.

Заметила косуля мясника с ножом, заметалась, бедная, бросилась бежать вокруг озера со всех ног, а ножки-то у нее слабые, того гляди, подломятся. Злодеи и звали ее, и приманивали – не дается им в руки косуля. И послушайте, какое чудо тут приключилось! От страха великого вернулась речь к бедной косуле, и вот как она заговорила:

А король как раз воротился домой и в сад зашел. Услыхал он, что кричит сестра Церцерушки, мигом придворных своих созвал, всех, кто был, заставил озеро вычерпать да рыбу поймать преогромную. Вспороли рыбине брюхо, а там Церцерушка – как сейчас ее вижу – живая и невредимая, только еще в сто раз краше.

Что тут радости было – и не расскажешь! Косуля скакать принялась, да так, что перекувырнулась дважды и вдруг – вы только послушайте! – вдруг опять превратилась в красивую девушку.

А тем временем озеро наново водой налилось. Велел король схватить колдунью и в озеро бросить. А Церцерушку во дворец повел, тотчас позвал священника, и священник в тот же день обвенчал их. Сели молодые в скорлупу яичную и поплыли вниз по речке.

Если на берег выйдут, гостями вашими будут.

Было где-то или не было, а все ж таки было, говорят, за морем-океаном, за семьюдесятью семью царствами-государствами и еще на кривой вершок подальше, если отсюда глядеть, жила на свете бедная женщина с лежебокой сыном. Днем и ночью трудилась бедная женщина, пряла да ткала, руки-ноги ее покоя не знали, а бездельник сын валялся где попало целыми днями, пыль пересыпал из ладони в ладонь.

Шибко убивалась бедная женщина, кажется, лучше б помереть с горя-печали. Да только что же станется с ее дитятком единственным, ежели она богу душу отдаст? Он же совсем беспомощный, ленивец эдакий, ему и лакомство любимое прямо в рот подай: сам-то и руку не протянет!

Но в какой-то день Янош вдруг голову приподнял и спрашивает мать:

– А скажи-ка, родимая, отчего это стучат у соседей, да громко так?

– Соседи, сынок, дом новый ставят, оттого и стучат-приколачивают.

Янош так и подскочил, говорит матери:

– Пойду-ка я к ним, родимая, может, чем-нибудь да помогу.

Бедная женщина даже онемела, глаза вытаращила: вот чудеса!

Пришел Янош к соседям, а они как раз вкруг бревна девятисаженного сгрудились, поднять хотят, а сил не хватает. Янош даже руками всплеснул, такое увидя.

– Да неужто, – кричит от ворот, – слабаки вы такие, что бревна не подымете?

– Ступай отсюда, бездельник, пыль дорожную перемалывать, – рассердился сосед, – не то затолкаю тебя самого под бревно!

– Да ты не ершись, сосед! Хороши ж вы, работнички! Хворостину, вишь, осилить не можете, зачем только кормят вас. А ну-ка подайтесь назад все!

Подхватил он бревно и поставил матицей, словно палку подбросил.

С той поры Яноша всюду встречали с почетом. Кто строиться вздумает, первым делом Яноша зовет на подмогу; самые неподъемные тяжести он поднимает, зато и ему не жалеют денег – он уж и не придумает, что с ними делать, где складывать.