– Мишаня, взгляни-ка ещё на эту бабочку. Пойми, ведь главное – не протяжённость жизни, а…

– Удовольствия?

– Не надо упрощать, мы же люди, а не животные или насекомые. Наполненность смыслом – вот что важно.

– Да какой смысл, Палыч! Ну сколько ещё мне осталось? Недолго буду ей глаза мозолить.

– Перестань! На самом деле тебе всего пятьдесят пять. Ведь социальную дозу выдали всем. Кроме отселенцев в Большой зоне, само собой.

– Ну да, бросили нам подачку. Маленькую розовую пилюльку. А что толку?

– Мишаня, ты получил дорогущий подарок – целых десять лет жизни! Чтобы разогнаться – вполне достаточно. Для тех, кто реально стремился.

– Ну да, наверное. Да вот у меня как-то не вышло. Как ни бился – всё зря. Но главное не это. Эх, проснуться бы – а мне только тридцать. Да хоть бы и сорок. Но просыпаюсь взаправду – и что? Жизнь кончается… А у других-то не так. Это несправедливо! Вот раньше… Жили ведь люди без эликсира чёртова.

– Стоп, я понял. Татьяна? У неё с эликсиром…

– Ну да, – перебил Мишаня. – Она-то поднялась.

– Должен тебя огорчить, дружище. Похоже, супруга тебя не любит.

– Это как это? – он резко остановился.

– Как сказал классик, тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит[7].

– Ты это к чему, Палыч?

– Татьяна могла бы и поумерить обороты. Это я про биохрон[8]^>*.

– Ты чо?! Для женщины возраст, ну, сам понимаешь. Поумерить, как же! Это же типа самоубийства, бляха-муха.

– Огорчу тебя ещё разок. Ты её тоже не любишь.

Мишаня вопросительно смотрел на меня. За разговорами мы не заметили, как приблизились к маленькому морю.

– Кабы любил, мог и усилить свои амбиции.

– Да ну тебя! Я и так чего ни пробовал. Хоть кол об стену теши – всё херня получается.

– Мишаня, взгляни-ка. Это наше море.

– Ни хера себе! А ты, Палыч, крутой! Ты реально крут!

– Это запросто.

– У меня тоже мыслишка есть. И я хочу что-нибудь этакое, – он кивнул на «море».

– Вот что, Мишаня. Разговор у нас пошёл серьёзный, давай-ка за стол вернёмся. Кстати, пивко тоже имеется.

– Лучше бы его совсем не было.

– Пива?!

– Да эликсира этого! Вот раньше… Эх!

Достав из холодильника и откупорив пару бутылок чешского, я разлил по кружкам.

– Да, Палыч, не слабо ты устроился. – Мишаня залпом ополовинил свою порцию. – И я так хочу. Здесь и лето длиньше, что и говорить. А на Урале-то, сам знаешь, погода безмозглая.

– Хм…

– Думаешь, у меня денег не хватит? Не сейчас, конечно…

– Ты уж извини. Не хочу сыпать соль на рану, но дело не только в деньгах. Я кое-что узнал, когда оформлял вот это всё.

– Ты о чём, Палыч?

– В общем, в Моравию пускают не каждого, и главное тут даже не финансы.

– А тогда что?

– Биохрон. Прости, Мишаня, тут такое дело…

– Ага! А то начнут подыхать – похороны, то-сё. Весь кайф обломают.

– Да нет же, ты не так понял. Просто… Ну, чтобы менталитет у жителей близкий был. Типа клуба по интересам.

– Да, Палыч, непростой ты человек… – сделав глоток, он облизал губы. – Чуть не сорок лет тебя знаю, а почти не стареешь. Вот у самого-то биохрон сколько?

– Какой бестактный вопрос.

– Да ладно! Мы же свои, никому не скажу.

– Ну, около трёх.

– Ого! И всё равно не сходится, уж больно молодо выглядишь.

Не дурак Мишаня, заметил таки. Но про Академию и хронокредиты говорить я не вправе. Тут высший гриф секретности – «Абсолютно сугубо».

– Как это у тебя получается, а, Палыч? Да и на тройку выйти – это же суметь надо.

– Слушай, что мы всё обо мне? А у Татьяны твоей, прости за нескромность, сколько? Колись, я же свой!

Мишаня помрачнел.

– Два у неё, с хвостиком. У моей у Танечки биохрончик – двоечка.