– А ты?

– Сначала – нет, не понимала.

– Ты считаешь, у меня самого рыльце в пуху, не правда ли?

– При чем тут это? Никто об этом и не думает.

– В самом деле?

– Папочка, я вовсе не страдаю из-за того, что ты по-прежнему привлекателен как мужчина. Я понимаю, ты никак не можешь быть Эндрю.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я знаю, ты с презрением относишься к миру, в котором он живет. Но как отец он гораздо лучше тебя. – Она помолчала. – Может, просто потому, что он всегда рядом. И умеет ладить с мамой.

После довольно долгой паузы я сказал:

– Ты, кажется, полагаешь, что я презираю всё и вся, Каро.

– Ты надеешься, что каждый станет думать и чувствовать так же, как ты. – Она опять помолчала, потом добавила: – Да я ни в чем тебя не виню; ты, скорее всего, прав насчет Флит-стрит, но… – Она снова покачала головой.

Я не понял, винит она мою работу или мой характер; упрек был вовсе не нов, хотя никогда раньше стрела не падала так близко к цели. Единственное утешение, что за всем этим Каро, должно быть, скрывала какие-то собственные сомнения.

– Обещай мне по крайней мере, что ты, когда выйдешь замуж, заведешь себе не одного ребенка.

Она испытующе заглянула мне в глаза:

– Почему ты это сказал?

– Потому что единственные дети всегда прежде всего поглощены собой. Но вдобавок им трудно себе представить, что кто-то другой может реально в них нуждаться. И дело не просто в том, что для этих других у них времени не хватает.

– Я имела в виду только твою работу. – Она грустно улыбнулась. – Во всяком случае, уже поздно менять тебя на кого-то другого. – Она протянула мне свой бокал: – Не хочу.

Я перелил его содержимое в свой. Каро поднялась и подошла к камину. Остановилась там, ко мне спиной.

– Ты сердишься, что он сам тебе не сказал?

– Я понимаю, это вовсе не легко. Только не надо было ему лезть из кожи вон, чтобы выставить себя трагическим неудачником. Кого он дурачит, хотел бы я знать.

– А мне казалось, что ты-то его сможешь понять. Ты сам всегда… – Она резко оборвала фразу.

– Продолжай. Момент истины.

– Ты сам не очень-то рекламируешь собственные профессиональные успехи.

– В основном потому, что насмотрелся на киношных деток, приученных к постоянному восхищению и не способных ни о чем судить критически.

– Я только недавно осознала, как успешно ты меня запрограммировал. А на работе многие считают – мне повезло, что у меня такой отец.

– Просто они на жизнь смотрят через газетные вырезки.

Каро с минутку помолчала.

– Когда Бернард ноет, у него это гораздо убедительнее получается. На него вечно все нападают. А на тебя – никто никогда.

– Деточка, это ведь только подтверждает мою правоту. Мужчины средних лет, может, и кажутся зрелыми, знающими и всякое такое. Но когда они заводят себе подружек твоего и Дженни возраста, они все это утрачивают. В глубине души они остаются растерявшимися подростками. Так и живут в вечном страхе. Паникуют.

– Ну а ты-то с чего паникуешь?

Она произнесла это тоном, в котором странно смешались робость и агрессивность. Но меня это растрогало – так четко здесь отразилась та пропасть, что пролегла между нами. Я вспомнил сдержанную нетерпимость Дженни по тому же поводу. Разница в возрасте между ними была всего около трех лет, но Дженни – девочка гораздо более умная и самостоятельная, чем Каро; мне показалось, я почти понял, что могло бы подвигнуть отца и дочь на совершение инцеста… необходимость исторгнуть невысказанное из сказанного, добиться простоты, заменив ею затмевающую понимание сложность.

– Об этом мы поговорим в другой день… или ночь. – По выражению ее лица я понял: она считает – ее водят за нос – Каро, Дженни гораздо опытнее тебя. У нее выработалось что-то вроде… брони, что ли? Мне не хочется, чтобы тебе причинили боль. Воспользовались тобой. Только и всего.