Божественные близняшки, «снизошедшие» на оксфордскую землю, отличались от остальных и еще кое в чем. Они долго жили за границей, так как отец их был послом. Он умер в тот год, когда началась война, а годом позже их мать снова вышла замуж и снова – за дипломата, только на этот раз американского. Всю войну девушки провели в Соединенных Штатах, и аура иной культуры все еще витала над ними… они были более открыты, в их речи все еще слышался слабый акцент (несколько позже он исчезнет); в них чувствовалась некая раскованность, которой недоставало студенткам-англичанкам, выросшим при карточной системе, под вой сирен. И помимо всего прочего, они были богаты, хоть и не выставляли этого напоказ. Их английские родители не испытывали особой нужды в деньгах, а американский отчим (правда, у него были еще дети от первого брака) вообще оказался человеком далеко не бедным. Им было и так многое дано, а тут еще и ум, и привлекательная внешность… это могло показаться уже не вполне справедливым. Близких подруг у сестер в университете не завелось.

Девушка поднимает глаза на работающего шестом спутника:

– Мое предложение остается в силе.

– Да я с удовольствием. Правда. Мне нужно размяться. Зубрил последние три дня как оглашенный.

Он отталкивается шестом, поднимает его над водой, перекидывает вперед, пока не ощутит беззвучный толчок о дно реки, ждет, чтобы поступательное движение лодки поставило шест вертикально, отталкивается снова, теперь используя волочащийся сзади шест в качестве руля, корректирует направление и снова переносит шест вперед. Лицо его складывается в гримасу.

– Провалюсь как пить дать. Кожей чувствую.

– Кто бы говорил! Спорим, сдашь лучше всех.

– Уступаю пальму первенства Энтони.

– Он больше всего боится древней истории. Думает, на степень первого класса ему не потянуть.

Она смотрит поверх очков, словно старый профессор; произносит притворно-мрачным тоном: «Фукидид{21} – самое слабое мое место».

Он усмехается. Она оборачивается, смотрит вперед, на реку. Вниз по течению движется другая плоскодонка, в ней четверо второкурсников – девушка и трое ребят. Замечают идущую против течения лодку. Один из студентов оборачивается к девушке, что-то говорит ей; теперь все четверо вглядываются в гондольера и его спутницу – лениво, притворно-равнодушно, как смотрят умудренные жизнью прохожие на местных звезд первой величины: Зулеек{22} и прекрасных принцев-старшекурсников. «Звезды» не обращают внимания: они привыкли.

Еще несколько сотен ярдов, и молодой человек оставляет шест волочиться за лодкой подольше; тыльной стороной ладони отирает пот со лба.

– Слушай, Джейн, я что-то совсем дошел. И чертовски проголодался. И мне кажется, «Виктория» сегодня закрыта.

Девушка выпрямляется на сиденье, улыбается сочувственно:

– Так давай пристанем где-нибудь здесь. Я не против.

– Впереди как раз должен быть канал. Можно войти туда. От ветра укрыться.

– Прекрасно.

Через минуту обнаруживается канал – старый дренажный ров, идущий под прямым углом от берега реки на восток; по обеим сторонам рва – обсаженные ивами заливные луга. Прогулочная дорожка – на другом берегу реки. Устье канала украшает облезлая доска: «Частное владение. Высадка на берег строго запрещается». Но, войдя в канал, они обнаруживают там еще одну лодку. В ней двое старшекурсников, один растянулся на носу, другой – на корме: читают; между ними – открытая бутылка шампанского. Обернутое золотой фольгой горлышко привязанной за кормой второй бутылки покачивается в зеленоватой прохладной воде. Тот студент, что повыше, с копной светлых волос и раскрасневшимся лицом, поднимает голову и вглядывается в нарушителей покоя. У него странные, чуть водянистые серо-зеленые глаза, лишенный всякого выражения взгляд.