Соня начинает так: “От человека в большой лодке мы ждали волшебства”.

Робби откладывает сочинение. Нет, он еще не готов. Съесть, что ли, кукурузных палочек? Робби снова поражает не новая для него, да и многих других, мысль: ведь должно же существовать замысловатое хитросплетение невидимых нитей, глубинная сеть, связавшая эти корабли на горизонте с работорговлей, Льюисом и Кларком, впервые узревшими реку Миссури, “войной, которая покончит с войнами”, со Всемирной выставкой в Чикаго, Великой депрессией и “Новым курсом”, другой войной, реактивными ранцами (до повсеместного ношения которых мы так и не дошли), беспорядочной стрельбой в предположительно безопасных местах (школах, кинотеатрах, зеленых зонах и далее по списку), мигрантами, любой ценой стремящимися пересечь границу тех краев, где им, может быть, посчастливится стать обслуживающим персоналом или садовниками, в то время как в неизмеримых далях открываются все новые пригодные для жизни планеты, а сам Робби обеспокоен перспективой лишиться квартирки, где томились те давно покойные ирландки.

Робби надеется, что ни его легкие, ни Сонины не унизаны еще микроскопическими крючками карциномы. Размышляет, не попробовать ли опять сойтись с Оливером. И не вынес ли он, Робби, сам себе приговор, пожелав преподавать в бесплатной средней школе, и никакой другой, то есть именно там, где наличие асбеста в стенах, скорее всего, никто и не проверял. Размышляет, не зря ли все-таки отверг медицинский колледж. И не подумать ли еще раз над кое-какими из просмотренных уже квартир. Как, например, насчет той двушки в Бушвике с высокими потолками, но одной лишь амбразурой окна? И не слишком ли поспешно он забраковал “мини-лофт” (названный так в объявлении) по причине общего с соседним мини-лофтом санузла?

А может, Вульфу пора отправиться на поиски приключений? На время сняться с места, двинуть куда-нибудь? Он как-никак живет на восточном краю обширного континента, вмещающего моря кукурузы с корабликами ферм, леса и горы и придорожные ночные кафе, где тебя назовут дружочком и подольют кофейку. Его подписчикам такая авантюра наверняка придется по душе. Heкоторые точно обрадуются, что он не сидит на месте, а разъезжает где-то. Тогда ведь с ним, выходит, можно пересечься. И даже оказаться тем самым, кого он так долго ждал.

Кто не надеется, что и к его берегам причалит волшебник?

Спускаясь из своей мансарды к Изабель и Дэну, Робби застает сестру на лестнице – она сидит, обхватив руками сжатые колени, сложившись как можно компактней.

– Доброе утро! – говорит он.

С высоты двух ступеней видна в основном ее макушка. Волосы, нерасчесанные после сна, неровный пробор, зигзагообразно обнажающий белый череп.

Робби с Изабель не очень-то похожи. Ей достались от матери ярко-серые глаза под густыми бровями и костистый выступ носа – доминанта, в данном случае вступающая в дисгармонию с боксерской челюстью, доставшейся неизвестно от кого. Изабель рано уяснила, что раз на так называемую красоту в ее случае надежды мало, сработает воинственность. За мной еще побегают. И с мальчиками буду гулять, и старостой выпускного класса стану. Сестра, сколько Робби помнит, вечно претендовала на исключительность, и все из-за одной только непростительно своеобразной внешности.

В лице же Робби хищные черты матери – обличье ястреба, обращенного в женщину, настороженную и неуступчивую, – подпортила англо-ирландская уравновешенность отца: его сдержанный нос и подбородок, молочно-шоколадные глаза и безобидная приветливость.