– Тоже Пушкина? – спросила Ник, то есть Вероника Уткина.

– Необязательно. Выберите стихи того поэта, который вам больше нравится. Только мне сначала покажите, а то сейчас в книгах можно найти такое…

– Это какое же «такое»? – выкрикнул Мишка Ушаков.

– Сами знаете какое, – не стала уточнять Нинуля.

– А если я, например, терпеть не могу все эти стишки? – не унимался Ушаков.

– Не отрывай время от урока, Михаил, – поморщилась Нинуля. – У меня и в мыслях нет предлагать тебе читать стихи со сцены.

Это Ушакову почему-то тоже не понравилось.

– То есть вы считаете, что я не в состоянии?

– Да, Миша, я так считаю. И думаю, что не я одна. Все знают, как ты завываешь, когда читаешь стихи наизусть.

– Это я-то завываю?!

– Еще как завываешь! Прямо противно! – подхватила Ира Ракитина и тут же обратилась к учительнице. – А кто будет Татьяной?

– Ну конечно, не ты! – опять встрял Ушаков.

– Это почему же? – обернулась к нему Ракитина, презрительно сузив свои красивые голубые глаза.

– Да потому, что ты – вылитая Ольга! «Кругла, красна лицом она, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне»!

– Идиот! – бросила ему Ира и отвернулась.

– На себя посмотри! – ответил Мишка и без всякой паузы обратился к Нинуле: – Нина Владимировна! Я хочу быть Онегиным, потому что эта особа… – и он резко выбросил руку в сторону Ракитиной. – …меня так достала, прямо сил нет терпеть. Я ей так монолог вжарю, мало не покажется!

– Брось, Миха, у тебя не получится. Вспомни свое «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок!» – заметил Шмаевский. – Все хохотали до слез. Бедный Грибоедов еще раз умер бы, если бы услышал!

– Ты, что ли, на Онегина претендуешь? – сразу надувшись, спросил его Мишка. – Еще друг называется!

– Не-е-е… – протянул Руслан. – Я пас…

– И напрасно, – обратилась к нему Нинуля. – У тебя и внешность подходящая, и читаешь ты неплохо.

Весь класс мигом обернулся к последней парте, где сидел Шмаевский. Он покраснел от такого повышенного внимания к собственной персоне и опять отрицательно помотал головой:

– Н-нет… Это не для меня… Если бы в классе, то еще туда-сюда, а со сцены… В общем, не буду я, Нина Владимировна…

– Ладно, мы еще с тобой поговорим на эту тему отдельно, а сейчас запишите названия стихов Пушкина, которые могут вам пригодиться к чтению со сцены. Заодно запишите названия и нескольких стихов Лермонтова. Он у нас следующий по программе, и стихи о любви у него тоже прекрасные. Кстати! – Учительница с улыбкой посмотрела на Ушакова. – Мне кажется, Миша, что как раз ты сможешь подобрать себе что-то из Лермонтова. У него есть стихи, направленные против прекрасного пола. Тебе подойдет! Они даже с твоими особыми интонациями пройдут!

– Дались вам мои интонации… не хуже, чем у других, между прочим… – пробурчал Ушаков и склонился к тетради.

Кэт записывала названия стихов о любви и наливалась злостью. Все сошли с ума! День влюбленных! Пошлость такая! В прошлом году вся школа была залеплена розовыми и красными сердцами, завешана надувными шарами и всякими блестками, как на Новый год. Все шушукались по углам и писали друг другу идиотские любовные записочки. Кэт тогда ушла сразу с первого же урока, сославшись на головную боль. Ей противно было смотреть на всеобщее помешательство. А сейчас она уже абсолютно точно знает, что все это ложь: слюнявые признания и клятвы. Они живы только до тех пор, пока кто-нибудь другой не скажет: «Поцелуй меня». И тогда все! Любви конец, прости-прощай… Конечно, Шмаевский повел себя нетипично, но во всем виновата захлопнувшаяся дверь. Если бы не дверь, то он сейчас бегал бы за ней, как привязанный, а она выдавала бы ему поцелуи порционно, чтобы не привык и всегда о них мечтал. И все бы над ним подхихикивали, как сегодня над Ушаковым. Тоже Онегин выискался, рыжий и веснушчатый! Вот Шмаевский действительно подходит внешне: высокий, черноволосый… И лицо у него приятное… особенно глаза. Кэт хорошо их рассмотрела на лестнице. Они такие коричневые… прямо как шоколадные… А губы такие…