В тот день Алексей Николаевич, как всегда купил у метро газету, приехал на работу и засел в своем маленьком, насквозь прокуренном кабинетике.

Вплоть до обеда ничего глобального не происходило, и Алексей Николаевич собирался, было, заварить чайку, как внезапно ворвался его помощник Алик Степцов, которого все сотрудники, включая вышестоящее начальство, называли Хосе Игнасио за удивительное сходство с абсолютно одинаковыми героями-любовниками мексиканского «мыла». Алик обладал влажными черными воловьими очами с длинными, кукольными ресницами, беззащитным носом-картошечкой, крупными чувственными губами и слегка удивленно приподнятыми черными бровями в мизинец толщиной. Ко всему этому богатству прибавлялась чуть смуглая кожа и лохматая копна черных кудрей. Но за глуповато-романтическим выражением этого лица скрывался умный и проницательный человек, умеющий грамотно использовать свою экзотическую внешность.

– Алексей Николаевич, – Алик выглядел невыспавшимся и слегка помятым, – нам новое дельце приплыло. Убийство.

– Минус еще один раб божий, – задумчиво произнес Поправко, разглядывая грязную пепельницу на столе. – Кто на этот раз?

– Ярославский Валерий Михайлович, один из ведущих сотрудников информационной службы НТВ. Вызов сделала его жена.

Перспектива провести вечер с Аурикой резко померкла.

– Поехали, – буркнул Алексей Николаевич, сердито посмотрев на пачку с чаем.

Алексей Николаевич уселся за руль своей «Таврии», рядом, на переднем сидении устроился Алик, сзади расположились Веня и Валя – «попугайчики-неразлучники» из следственной бригады. Эти двое маленьких щуплых, тихих паренька были так похожи друг на друга, что их частенько принимали за братьев.

– Этот, Ярославский, диктор? – поинтересовался Поправко, заводя простужено кашляющую машинюшку.

– Вроде нет, я не в курсе, – пожал плечами Алик. – Жена говорит, что дверь не взломана, в квартире порядок, все цело…

– Кроме супруга, – перед глазами Алексея Николаевича упорно маячило лицо Аурики.

С трудом припарковавшись у дома потерпевшего, Поправко выбрался из машины и окинул неодобрительным взором роскошный дом, стилизованный под сталинскую высотку. Служители закона поднялись на нужный этаж в ослепительно зеркальном лифте. На кислой физиономии следователя Поправко читалось такое ярое неприятие всей этой чуждой советскому человеку роскоши, что Алику показалось, вот-вот Алексей Николаевич вытащит из кармана гвоздик и нацарапает на девственной стенке лифтовой кабины что-нибудь емкое.

Дверь открыла высокая роскошная женщина в кашемировом брючном костюме. Она была такой красивой и такой спокойной и сразу не понравилась Поправко. Показав удостоверения и представившись, они вошли в квартиру.

– Здесь, в спальне, – голос женщины оказался хорошо поставленным, как голоса дикторов телевидения.

Войдя в спальню, Поправко принюхался. В душном, несколько дней непроветриваемом помещении воняло перегаром и сигаретным дымом.

– Ничего не трогали? – следователь подошел к кровати.

– Нет, что вы, я сразу же позвонила в милицию. – Женщина щелкнула зажигалкой и прикурила тонкую сигарету.

Разглядывая покойника, Поправко, с непонятно откуда взявшейся грустью, подумал, что у большинства бывших еще совсем недавно живыми людей на лицах остается именно удивление, будто они до самого конца так и не поняли, что с ними происходит.

Тихий Валя фотографировал тело, а Алексей Николаевич все рассматривал удивленное, симпатичное лицо и никак не мог оторваться, будто ожидал увидеть в широко распахнутых стеклянных глазах застывшее отражение убийцы.