– Эти фрески не имеют особой художественной ценности, – подтвердила Стефани. – Их писали наспех, во время реконструкции часовни в тысяча семьсот двадцать первом году, а потом грянула Революция, религиозные обряды были запрещены, и в течение последующего века часовня служила местным крестьянам стойлом для скота.

Ньеман еще раз оглядел брешь в своде. Ее края держались на металлических стойках, между которыми был натянут пластик, чтобы защитить внутреннее пространство от дождя. Ньеман подумал об экспертах, которые все никак не приезжали: интересно, на чем они будут основывать свой анализ «несчастного случая»?

– Разрушенная фреска представляла собой Рождество Господне и проповедь птицам[17]. Я покажу вам фотографии.

– Я их уже видел.

В глубине часовни, на куполе над хорами, был изображен Христос, вершивший Страшный суд. Вокруг него сидели Святая Дева, апостолы и несколько мучеников. По правую руку Христа архангел Михаил взвешивал на весах души умерших…

Ньеман внимательно осмотрел дыры в стенах, где прежде, видимо, были витражи. Сейчас проемы тоже прикрывала прозрачная пленка, натянутая на рамы.

– Вам известно, что было изображено на этих витражах?

– Нет. Часовня ведь была заброшена.

Ньеман обернулся. Стефани стояла в центральном проходе, в позе, которую она, видимо, предпочитала всем остальным: расставленные ноги прочно впечатаны в пол, руки теребят форменный пояс, обвешанный оружием.

– Я вот чего не понимаю, – продолжал он, подходя к ней. – Посланники Господа отрицают религиозные обряды, отправляют свои мессы в амбарах…

– Именно так.

– Тогда к чему эта реставрация? Зачем так заботиться о сохранности места, которое не имеет никакого отношения к их культу?

– Я вам уже говорила: эта часовня несколько раз спасала их. В начале прошлого века они ее выкупили и начали кое-как приводить в порядок. Вот и сейчас решили возобновить реставрацию. Думаю, они хотят устроить здесь музей.

– Какого рода музей?

– Ну, место, где рассказывалось бы про историю их жизни в Эльзасе и, в частности, о притеснениях, которым они подвергались. Посланники всё прощают, но никогда ничего не забывают. Их вторая настольная книга после Библии – это каталог мучеников, с подробным описанием их страданий.

– Супер! Наверно, приятно почитать на ночь, чтобы крепче спать.

Стефани Деснос шагнула к нему, давя по пути осколки гипса:

– Майор…[18] я могу спросить: с чего вы собираетесь начать свою работу? Я имею в виду… продолжение расследования.

– А у меня такое впечатление, что оно еще и не начиналось. Например: кто позволил открыть место происшествия?

– Прокурор.

Ньеман прекрасно помнил жизненный девиз Шницлера: «Вперед, отступаем!» Его понимание дела сводилось к одному: максимально избегать неприятностей. Особенно когда эти «неприятности» носили соломенные шляпы и изъяснялись на давно забытом старонемецком наречии.

– Я полагаю, работы скоро должны возобновиться?

– Да, как только эксперты проведут свое обследование.

Ньеман хлопнул в ладоши. Ладно: играть, так играть с удовольствием.

– Прекрасно! Вам нужно будет вызвать сюда как можно скорее бригаду жандармов, чтобы они огородили все это хозяйство. Я не желаю, чтобы здесь слонялась всякая шушера.

– Простите?

– Вы меня поняли? Сюда больше никто не должен заходить до тех пор, пока мы не выясним, имело ли здесь место преступление или нет.

– Но прокурор…

– Прокурор продлил нам время расследования. У нас есть целая неделя, чтобы допрашивать, реквизировать, обыскивать и делать все, что угодно, у Посланников и в других местах, ни у кого не спрашивая дозволения.