– Ничто не мешает вам выехать нынче же вечером в Айленд-Понд, как раз поспеете туда ко времени, когда вороны устраиваются в гнездах на ночь.

Невосприимчивый к чужому остроумию Джо холодно смотрит на меня снизу вверх (я выше его на несколько дюймов, зато он сложен покрепче). Он явно собирается сказать что-то (несомненно саркастическое), но передумывает и снова переводит взгляд на непритязательную вереницу каркасных строений с кирпичными фундаментами и шатровыми крышами (у некоторых решетки на окнах имеются), возведенных, когда он был подростком; от одного из них – 213-го, на другой стороне Чарити-стрит, – молодая, фантастически рыжая женщина (волосы у нее даже ярче, чем у Филлис) катит к бордюру мусорный бак на колесиках, предназначенный для последнего перед 4 июля мусоровоза.

Это несомненная молодая мамаша в синих, обрезанных по колено джинсах, теннисках на босу ногу и голубой домашней рубашке, небрежно, но продуманно завязанной под грудью узлом а-ля Мэрилин Монро. Поставив пластмассовый бак рядом с почтовым ящиком, женщина бросает на нас взгляд и машет нам рукой: веселый, беспечный жест, говорящий, что она знает, кто мы, – кандидаты в соседи, более занятные, быть может, чем нынешний владелец дома.

Я машу ей в ответ, Джо воздерживается. Возможно, он размышляет сейчас о том, как следует смотреть на вещи, находясь на одной с ними плоскости.

– Я вот думал по дороге… – произносит он, глядя, как молодая Мэрилин быстро проходит подъездную дорожку и скрывается в пустом гараже. Хлопает дверь. – Думал, что вы везете нас туда, где мне придется жить до конца моих дней. (Ну вот, я был прав.) Решение на этот счет почти целиком зависит от других людей. А моя способность верно оценивать вещи уже не та, что прежде. (Сказанное мной, что приобретать этот дом он не обязан, Джо пропустил мимо ушей.) Я, черт возьми, не понимаю больше, что правильно, что нет. Мне осталось только одно: держаться, пока хватает сил, в надежде, что по-настоящему дерьмовые варианты рано или поздно покажут свою дерьмовость и я буду избавлен хотя бы от них. Вы понимаете, о чем я говорю?

Думаю, да.

Я слышу, как Филлис тараторит в доме, представляясь тому, кто открыл ей дверь, – не самому, продолжаю надеяться я, Хаулайхену. Мне хочется тоже войти в дом, но я не могу оставить Джо здесь, под роняющими капли деревьями, погруженным в глубокие раздумья, конечным результатом которых может стать двухэтажное отчаяние и загубленная возможность покупки.

На другой стороне улицы, в 213-м, рыжая женщина, за которой мы наблюдали, вдруг раздергивает шторы на окне спальни, расположенной в дальнем от нас конце дома. Я вижу только ее голову, она же беззастенчиво разглядывает нас. Между тем Джо продолжает печалиться о своей неспособности правильно оценивать ситуацию.

– Пару дней назад Фил и Соня уехали в Крафтсбери, – мрачно сообщает он, – а я взял да и позвонил женщине, которую когда-то знал. Просто позвонил. В Бойсе. У нас с ней был пустяковый романчик – вообще-то не такой уж и пустяковый – после того, как пошел прахом мой первый брак. Вернее, как раз перед этим. Она тоже горшечница. Делает глазурированные вещи для магазинов «Нордстром». Мы поговорили немного о прошлом и так далее, а потом она сказала, что должна бежать, спросила мой номер. И, когда я его продиктовал, рассмеялась. Сказала: «Господи, Джо, у меня в книжке куча телефонов на М, а твоего среди них больше нет».

Джо засовывает маленькие ладони под мышки, уже повлажневшие, и, глядя в сторону 213-го, обдумывает свои слова.