После ужина Юлия ушла в другую комнату. Григорий долго еще сидел за столом. На фарфоровом блюдце лежал оставленный Юлией кусок черного хлеба. Глядя на остатки ее ужина, он все еще видел ее маленькие руки и ту виноватую, нескладную улыбку, когда она, вставая из-за стола, сказала: «Спасибо, Григорий Митрофанович». И, уходя, пожелала ему спокойной ночи, выговаривая эти слова как-то по-детски робко и конфузливо.

Григорий поправил свечу и прислушался к стону ревущей за окном бури. Где-то в карнизах и за наличниками свистело, щелкало и дребезжало. Ноченька, какая ноченька буранная.

«Вот оно, как на фронте, – подумал Григорий. – Хотел бы я быть там, а не здесь! Федор свое отвоевал, теперь бы мне. Да куда я со своими близорукими глазами? А жаль!.. Если бы мне удалось, как бы хорошо было на сердце!.. А так черт знает что получается! Человек как человек, а на фронте не побывал. И все из-за глаз».

В его воображении вырисовывался горячий огненный треугольник: Ленинград, Петергоф, Красное Село, Пушкино, Красногвардейск… Все эти пять географических точек составляли треугольник, упирающийся вершиной в Красногвардейск. И он нарисовал его красным карандашом на желтом лоскутке бумаги. Потом отодвинул рисунок и долго сидел ссутулившись, положив руки на стол. Его взгляд упал на черный хобот телефона, прошелся мимо микроскопа и остановился на портрете Катерины. Почему-то Катюша не вызвала в его душе никакого чувства. Он смотрел на нее холодно, каким-то далеким, отсутствующим взглядом, а она улыбалась ему черными, чуть прищуренными глазами.

– Что же это, а?.. – сказал он вслух и стал не торопясь прибирать бумаги на столе.

Он хотел быть искренним с самим собой и понять то, что так взволновало его. Что это? Что? Может быть, все это пройдет и он потом еще посмеется над собой. Ведь если бы не было бурана, колючего снега, ее шинели, разве он испытывал бы это непонятное жжение в сердце? Неужели это только случайность, а?

Но случайности бывают разные. Случайность натолкнула его в предгорьях Кузнецкого Алатау на месторождение ценной руды. Там теперь рудник. А если бы не тот случайный северный ветер, что заставил его свернуть с маршрута, разве была бы открыта руда?

«Когда-нибудь и открыли бы то месторождение, но только не я и не в тот год, – сказал себе Григорий. – Значит, если бы не сегодня, то завтра или когда-нибудь, а я бы тоже влюбился? Что за вздор!.. Почему я не влюбился в Катерину? Почему? Или она не та женщина, которую мог полюбить я, Григорий? Три года я ее знаю; и за все три года не испытал и не пережил даже трех минут таких, как в эту ночь! Как и почему возникает такое чувство? Нет, нет, надо подумать, понять… Только не сейчас… Сейчас все равно ничего не пойму… Сейчас надо спать». И, сев на диван, стал стягивать с ног тяжелые болотные сапоги.

Он слышал, как Юлия лила воду в таз и потом плескалась, вероятно, мыла волосы. Закуривая, он пристально смотрел на Катюшу, пытаясь вызвать ее живую в воображении, и снова так некстати видел Юлию, греющуюся у печки… ее руки, лежащие на коленях, ее кудрявую голову и большие синие глаза на исхудалом лице. «Ну, я, кажется, недалеко ушел от безусого юнца», – подумал Григорий, ворочаясь на диване, а уснуть не мог.

«Хорошо ли ей там? Э, черт, как я не переменил простыни! Надо бы переменить. Неудобно».

– Вы еще не спите? – громко спросил Григорий.

– Нет. А что? – глуховато откликнулась Юлия.

– А вы… еще не разделись?

– Нет, – еще тише отозвалась Юлия.

– Повремените раздеваться, – каким-то тягучим, недовольным голосом попросил Григорий. Натянул на себя полосатый халат, нашарил ногами войлочные туфли и как бы нехотя прошел в комнату Юлии. Не взглянув на ее мокрую голову, открыл тетушкин сундук, достал простыню, пододеяльник, сменил на кровати белье и так же молча вернулся к себе.