– Иорданка, что с магазином? Он закрыт? – машинально спросила она, чтобы разбить стеклянную, давящую на уши тишину.

– Не знам, – всхлипнула она. – Госпожа Ирена… Така хубова жена… Аз обичах Ирену…

Она сказала, что любит Ирину. Да и как ее было не любить, ведь она была настоящим ангелом.

– А что Николай?

– Он живет в Страсбурге, во Франции, – тихонько скулила в углу, вжавшись в кресло, Иорданка.

– Кажется, он женат?

– Да…

– А на похоронах он был? – вяло спросила Женя, понимая, что никакого смысла во всех этих дежурных вопросах все равно нет, как нет и самой Ирины.

Иорданка сиплым высоким голосом рассказала, беспрерывно плача и сморкаясь в большой платок, что Николай был на кладбище, плакал, и все видели, что он плакал, и каждый, по ее мнению, презирал его за то, что он не смог удержать рядом с собой такую женщину, как Ирина. И не спас ее. Не был рядом, когда на нее наехал этот сумасшедший или пьяный водитель такси.

– А кто сказал, что это было такси? – вдруг очнулась Женя, явственно представляя себе желтый автомобиль, мчавшийся по дороге прямо на сестру. В тот момент, когда она мысленно увидела лежавшую на обочине в пыли Ирину, почему-то обнаженную, белую, с головой, залитой кровью, тело ее дернулось, словно это в нее въехала металлическая желтая, в шашечках, смерть.

Иорданка рассказала, как увидела машину, удалявшуюся от дома, и нашла Ирену…

– Как вы думаете, она не мучилась?

Иорданка считала, что Ирина даже испугаться не успела, не то что почувствовать боль. Все произошло как-то неожиданно, нелепо, странно…

– А к кому приезжала машина? Если это такси, значит, машина должна была либо кого-то привезти, либо отвезти, либо водитель живет где-то поблизости.

Иорданка ответила, что никто из соседей ничего не знает о такси, дознаватель и следователь допрашивали их, и получалось, что такси словно специально заехало в этот тупик, прямо у подножия плато, чтобы сбить «русскиню».

– Постойте! Как это – нарочно?!

Но Иорданка больше ничего не сказала. Жене показалось даже, что у нее такой вид, словно она проговорилась, сказала что-то такое, в чем и сама сомневалась либо считала, что говорить об этом несвоевременно или вовсе бессмысленно. Потом, сославшись на то, что ее ждет дома муж, и посоветовав Жене обратиться к «русскиням» из «Русского клуба», она ушла. Женя так и не поняла, что произошло и почему Иорданка так быстро бросила ее. Быть может, она уже почти месяц живет с чувством вины за то, что Ирина была сбита машиной в тот момент, когда шла к ней купить молоко?

И только когда она ушла и в доме стало и вовсе невыносимо от тишины, Женя вдруг поняла, что не задала ей ни одного стоящего, важного вопроса. Как жила в последнее время сестра, с кем из мужчин встречалась, какие дела были у нее в магазине, не было ли долгов, не влипала ли она в какие-нибудь неприятные денежные истории. Ведь, судя по последней фразе Иорданки, таксист словно нарочно сбил Ирину – именно ее. Убийство?!

От этого слова и вовсе повеяло замогильным холодом.

– Ирина! – крикнула истеричным, полным боли и слез голосом Женя, обращаясь к дому. – Где ты? Как же так? Я не верю, не могу поверить в то, что тебя нет… Ирочка моя, сестричка…

И она заметалась по дому в смутной надежде, что сестра ее услышит и откуда-нибудь явится, предстанет перед ней не как видение, а как живая, красивая, цветущая молодая женщина.

Но дом был пуст. Хотя каждая вещь, каждый цветок или узор на ковре напоминал о хозяйке, она незримо присутствовала повсюду, и Жене даже показалось, что она чувствует ее присутствие где-то совсем рядом.