– Ладно, – наконец он убрал руки, выпрямился. – Возраст хороший, кожа чистая, бубонов не наблюдаю. Хоть и худой изрядно, но видно, что в относительном здравии. Пойдет на выпарки и гепарный элексир.

Сердце Улисса тревожно ёкнуло, глаза лихорадочно принялись искать выход. Он не понимал о чем говорят эти люди, это настораживало, как и чрезмерное к себе внимание, как и все эти ощупывания, разглядывания. И еще эти дети, испуганные и покорные.

Словно ягнята на бойне!

Ему показалось, или он услышал чей-то сдавленный стон?

Господин Вёхнер громко хлопнул в ладони, нетерпеливо потер их. Азартно произнес:

– Что ж, мойте его и к остальным. Сегодня хороший день для лечения, пора приступать…

Вдруг дверь за спиной Улисса распахнулась и он увидел, как дети, стражник, Марта и даже человек-цапля синхронно поклонились.

– Господин барон, – подобострастно пробасил бородач, отходя в сторону.

Прежде Улисс услышал гортанное покашливание, клокочущее и раскатистое, потом его ноздрей коснулся травяной аромат, мятный и пахучий, за которым не очень хорошо скрывались запахи старости и недержания. И лишь потом в поле зрения появился похожий на призрака человек в белой распашной рубашке до пят, с покрытой бурыми пятнами пергаментной кожей, в золотой медвежьей маске, над которой торчали редкие седые волосы.

Должно быть, некогда барон был могучим и крепким, об этом говорили ширина его плеч и огромные руки, явно привыкшими сжимать меч. Годы тянули мужчину к земле, однако он, хоть и шаркающей походкой, но пытался идти с упрямо поднятой головой.

– Мой господин! – Вёхнер подскочил к барону и попытался подхватить того под локоть. – Давайте помогу.

– А ну прочь, пока по роже не получил! – ворчливо отмахнулся старик. – Я еще вас всех переживу, черви.

– Нисколько не сомневаюсь, господин барон. Вижу, наше лечение приносит потрясающие плоды.

Вёхнер сделал длинный шаг назад взялся за ручку двери и распахнул ее, чуть поклонившись.

– Прошу, мой господин, все уже готово.

То, что открылось по ту сторону, не могли видеть сидящие на лавке дети. Для остальных же, видимо, действо в светлой комнате не представлялось ничем особенным.

Но не для Улисса!

Он остолбенел, ощущая, как его разум погружается в серую пропасть, не желая осознавать увиденное.

Белоснежная ванна с серебристым ободком, столик на тонких ножках, ажурная этажерка с блестящими пузатыми бутылочками.

Бордовые капли на белой поверхности, тонкие лезвия и маленькие клещи на столике. Алое, струящееся по прозрачным трубкам.

Мужчина в свином переднике и в птичьей маске, мерно качающий небольшую помпу. Наклонная крестовина и человеческое тело на нём, раскрытое посередине, будто малиновый пирог. Слишком худое и маленькое, чтобы принадлежать взрослому.

Мальчик, мертвый и уже мраморно белый, слепо смотрящий на Улисса остекленевшим взглядом.

Ноги сами рванули прочь, в сторону выхода за спиной. Голова не думала, в мозгу билась лишь одна мысль: «Бежать! Все равно куда, но бежать!».

Его бы никто не успел поймать, никто не ожидал такой реакции – никто, кроме барона. Он стремительно для своего дряхлого вида выбросил руку и схватил Улисса за локоть, сжал так сильно, что та враз онемела.

– Куда, червяк? – зашипел барон, притягивая его к себе.

Улисс действовал бездумно. В кулаке каким-то чудом оказался последний подарок матери, и он ударил в то, что пугало его сейчас больше остального.

Барон завыл, отпуская мальчишку и хватаясь за лицо. Между пальцами, прикрывающими правый глаз, торчал блестящий кончик старой вязальной спицы.