Когда он отошел весьма далеко, Леонард сжал затвердевшие от злости губы и в сердцах сплюнул. Но на его несчастье, граф это услышал. Уже на пороге он обернулся и обратился к стоящему неподалеку старику вождю.

– Моему сыну лежанку в самой захудалой лачуге.

– Отец, но… – вмешался Лео. – Что ты такое говоришь! Я не буду спать как простолюдин, в доме крестьян. Хорошо, я согласен с твоим распределением касаемо постоялого двора!

– Это ты мне делаешь одолжение? – улыбнувшись, Филипп поднял брови.

– Не будь так жесток со мной, отец!

– Я все сказал.

С этими словами граф исчез в проеме. Глядя вслед, Лео остался на улице под затянутым тучами небом, и на его челюсти заходили желваки. К нему пугливо подошел низенький старичок Ормут, который очень почтительно, видя дурной настрой, предложил проследовать за ним. В жалкой лачуге, куда его определили, графский сын согнал все приютившее его семейство в хлев, а сам устроился в одиночестве на нескольких положенных друг на дружку лежанках.

Смеркалось. Ветер поутих, свинцовые облака остановили свой бег, замерли прямо над Малым Уплишем – и снова пошел измучивший всех дождь. Впрочем, в этот раз весь отряд спал с крышей над головой, радуясь теплу и сухости. Сидя в крохотной комнатушке постоялого двора, Йева фон де Тастемара глядела на закрытые ставни такого же крохотного окошка и думала о чем-то своем.

– Чем вам еще послужить, моя госпожа? – спросила ее служанка Эметта.

– Займись каштановым платьем, – рассеянно сказала графская дочь. – Простирни его – оно на подоле сильно измазалось… Просуши на первом этаже, в таверне, – а потом она вздохнула. – Как хорошо, что ты не пошла к реке вчера вечером…

– И не говорите, госпожа, Ямес уберег! – закивала Эметта.

Йева еще раз с тоской оглядела захудалую узкую комнату, обстановка которой состояла лишь из одной кровати да лежанки. За дверью, из другого конца коридора, послышались гулкие шаги и голоса.

– Вы не боитесь дождя, сэр Рэй? – спрашивал из-за глиняной стены голос Уильяма.

– Надо же, так трепетно печетесь обо мне! Или боитесь шлепков мечом по заднице? – хохотал капитан.

– Погодите, погодите. Вот я подучусь – и тогда вы поплатитесь за такие слова, – шутливо отвечал Уильям.

– Поплачусь? Я? Ха-ха! – восклицал Рэй, который забыл, что за соседними стенами находится графская семья, а сами стены – что пергамент. – Если сможете сегодня хоть раз задеть меня мечом в схватке, я готов выложить свое сезонное жалованье.

– Ну это уже слишком… Вы слишком азартны, сэр Рэй, – смутился голос Уильяма. – У меня нечего дать взамен, если я проиграю в этом споре.

Эти двое шумно остановились прямо за дверью Йевы.

– Азартен? О да! – ответил рыцарь. – Раз уж хотите, чтобы спор был честным, предлагаю, значит, тогда такие условия… Если сможете коснуться хотя бы кончиком меча моего тела в спарринге, то я даю вам свое сезонное жалованье. А если не сможете, то будете драить и седлать моего Тарантона весь путь в Йефасу и обратно.

– Седлать? Это я могу…

– Хотя нет, – за стенами одумались, и по постоялому двору разнесся мужской глубокий смех. – Седлать все-таки лучше буду я сам. Не хочу любоваться пейзажами из-под брюха коня! Ну что, по рукам?!

Послышалось звучное рукопожатие, а затем и предовольный голос капитана: «Пойдемте, я вам расскажу, как правильно чистить моего коня… а то Тарантон с характером». И двое проникшихся взаимной симпатией спорщика удалились, хохоча. Прочие же постояльцы, которые стали невольными слушателями столь комичного разговора, заулыбались.

Когда окончательно стемнело, на лестнице, ведущей на второй этаж, снова раздался тяжелый топот. Спорщики возвращались. Стоило им почти дойти до середины коридора, как дверь на их пути приоткрылась. Дочь графа, накинув шаль на худенькие плечики, выглянула в коридор.