Пятеро замерли в напряжении. Все они были молодыми, сильными, рослыми и безмерно преданными. За два долгих месяца восхождения по крутым воющим горам они поняли, что имел ввиду их лорд, подразумевая, что поход закончится смертью. Все они понимали, что о месте пребывания графини никто не должен знать, а единственной подсказкой, где ее искать, должна стать карта, которую граф тут же спрятал под плащ. Гвардейцы переглянулись, опустили свои укрытые капюшонами головы, вперились красными от мороза лицами в пол.

У них был выбор – и они сами его сделали.

Тортонс, самый молодой из всех, все-таки не выдержал, вспомнив свою старенькую мать, которая осталась в Брасо-Дэнто, и всхлипнул. Затем поднял голову и увидел направленный на него печальный взор Филиппа. Филипп ценил людскую преданность и за долгие годы жизни научился видеть в ней нечто более дорогое, чем все сокровища мира вместе взятые.

– Спасибо, – вздохнул граф, не находя слов.

Утог шепнул, продолжая рассматривать свою меховую обувь:

– Если так надобно, то… – и умолк.

– Коль наша жертва даст вклад в ваше дело… это честь для нас, – закончил тихо второй. Он тоже будто боялся громко говорить.

– Вы нам, что отец! – пылко высказался третий, Уильям.

Филиппу оставалось лишь горестно кивнуть. Гвардейцы скинули меховые шубы, затем верхние рубахи, оставшись в нижних льняных. Тортонс уж было хотел попросить передать его напутствие старенькой матушке, но запнулся, не нашел в себе сил. Наблюдая, как граф достал из кожаных ножен кинжал, он только покорно опустил голову, всхлипнул – что его проблемы в сравнении с графскими? Филипп отечески похлопал его по плечу, затем ласково обнял, как верного товарища… Чуть погодя ветер вновь залетел внутрь шатра, и песня его была уже заунывной, тоскливой – по загубленным молодым жизням…

* * *

Поутру раздетых до рубах охладевших мертвецов вынесли наружу, чтобы погрузить на вьючных лошадей. Гвардейцы выстроились вереницей, идя рядом, склонив головы от яростного налетевшего ветра. Похоронная процессия следовала ввысь по извилистой крутой тропе – к виднеющейся из шатров высокой плоской скале, которая веками служила местом погребения. То было небесное погребение. Умерших отдавали на съедение тем, кто имел власть над небом: гарпиям, торуффам, – чтобы таким образом почтить местных богов и задобрить их. Отчасти столь странные традиции объяснялись тем, что копать здесь могилы было негде – под ногами твердь.

Лука Мальгерб шел среди прочих, положив руку на холку кобылы, через которую был перекинут гвардеец Тортонс. Глаза Тортонса были умиротворенно закрыты, а голова его из-за хода лошади иногда раскачивалась влево-вправо по деревянной боковине седла. Лука был хмур. Изредка он глядел вперед и вверх, где уже почти поднялся на плоскую вершину идущий в начале похоронной процессии граф: тощий, согбенный, обвитый плащом, который терзал налетевший ледяной порыв. Седые волосы графа облепили его старое сухое лицо, сделав его еще старее, суше, а ястребиный нос – длиннее.

Капитан сжал губы, задумался. Затем, пользуясь тем, что его никто не видит, он рукой неожиданно скользнул к шее Тортонса, отодвинул край рубахи. Укуса не было… Лука долгое время безучастно вглядывался, пока вдруг не выругал себя мысленно, не сплюнул под ноги, устыдившись своих позорных мыслей – и поправил на мертвеце рубаху.

Между тем, все поднялись на скалу. Отсюда открывался вид на деревню с шерстяными шатрами, из которых вырывался дым, тут же уносимый в сторону ветром. Пастбища лежали далеко внизу будто в белом блюдце – окруженные высокими горами, как черной каймой. Отвлек Луку от разглядывания пронзительный то ли треск, то ли скрежет. Он поднял глаза ввысь, увидел, что на еще более возвышающейся скале, напоминающей прорывающиеся пальцы, уже ждет пиршества стая из двенадцати гарпий. Их тонкие хвосты хлестали по камню, по своим же лапам, пока клювы противно щелкали. Иногда одна из них подсаживалась поближе, из жадности. Тогда воздух наполнялся прерывистым кожаным хлопаньем крыльев, однако тут же все умолкало – бестия не рисковала опускаться слишком низко. В руках у некоторых сопровождавших пастухов и воинов были луки.