Камера мне досталась уютная, с личным зарешеченным окном. Правда, то выходило на бесконечную стену оптимистично серого цвета, но всё лучше, чем ничего. В углу валялась повидавшая многое лежанка бурого цвета, а ещё имелся ночной горшок, один вид которого вызвал у меня приступ паники.

Не знаю почему, но именно этот горшок стал символом безвыходности моего положения.

Это конец. 

Можно кричать, молить отпустить меня на волю. Но что-то подсказывало: не выпустят.

Я рухнула на холодный пол прямо так, в прекрасном алом платье, в тончайших чулках, и горько разрыдалась. Правой пяткой стащила туфлю с левой ноги, уткнулась лицом в ладони.

Шпионаж…

Да за это гарантировано светит смертная казнь.

Но за кем я шпионила? За императором?! Да как бы я умудрилась? Когда?!

На кой мне сдался этот неощипанный индюк?!

Так, надо вспомнить каждый кусочек той ночи, чтобы доказать, что между головной болью и танцами на площади у меня не было времени на вынюхивание тайны короны. Вот бы ещё свидетелей разыскать.

Какой кошмар…

Как же так…

Не представляю, сколько прошло времени, но в какой-то момент слезы высохли, а вслед за опустошением пришла холодная решимость. Без боя не сдамся. Буду просить зелье правды, требовать судебного защитника, найду сто тысяч тех, кто видел меня ночью и подтвердит мои слова.

Если понадобится, самолично выслежу того безумца и заставлю его сдаться в руки правосудия.

Дело за малым — выбраться на свободу.

Совсем свечерело, когда в мою камеру вошел типичный следователь правосудия. Типичный, потому что у него на бледном лице практически было написано жирными буквами: «Ненавижу свою работу».

Ну и кислая физиономия!

— Итак, представьтесь, — процедил он, а затем, как записал моё имя, сказал чуть мягче: — В наших интересах как можно скорее выяснить, откуда вам стал известен маршрут поездки императора. Надеюсь на вашу откровенность, леди Виктория. Она может стоить вам жизни.

М-м-м, хорошее начало.

— Мне не был известен маршрут, — ответила я.

— Да-да, разумеется. К этому мы ещё вернемся. Итак, опишите ваш вчерашний день в мельчайших подробностях.

— Мы с семейным возницей выехали из Ортелла примерно в половине седьмого утра.

— Ортелл — это город в семидесяти милях к северу от столицы, не так ли? — перебил следователь, будто проверял моё знание географии.

— Да. Мы останавливались дважды и прибыли в Иллиду к семнадцати часам.

— Ровно в семнадцать часов? — вновь перебил следователь.

— Да.

— Уверены?

—  Кажется… или нет… около того… — черт, я сама начала путаться.

— Да вы не волнуйтесь, леди Виктория. Продолжайте.

Он улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы, больше похожие на клыки дикого зверя. Меня охватила дрожь, и легкая паника переросла в  тяжелую.

Каждое моё слово уточнялось и фиксировалось.  А почему мы остановились на том постоялом дворе, а не на этом? А почему не отужинали в ресторане у озера, а предпочли местный трактир? А почему не осмотрелись сразу же по приезду? А почему у меня заболела голова? А почему не было снадобий?

Да откуда я знаю!!!

— Итак, — как же следователь любил это «итак», всякий раз произнося его с особой интонацией, смакуя. — Из всего выходит, что череда случайных событий привела вас к императорскому экипажу, под который вы кинулись... зачем?

Ну, про желание убиться говорить не стоит.

— В надежде на помощь, — почти не соврала. — Кроме того, место ночлега находилось невдалеке, и я уже не соображала, куда бегу.

— Вы сказали, что заблудились. Так откуда же вы знали, где конкретно находится ваш постоялый двор?

— А почему император проезжал мимо