Я набрала сообщение: «Нам надо расстаться». Мой палец, дрожа, навис над кнопкой отправки. Сердце застучало, к щекам прилила кровь. И что, я вот так возьму и кину такого понятного и известного, хоть и женатого, Мишу? Ради какой-то невнятной маячащей где-то в отдалении перспективы?! Лучше синица в чужом гнезде, чем журавль, мотающийся по музыкальным фестивалям. Я стерла сообщение. Вздохнула. Посмотрела на экран. Телефон молчал больше часа: ни звонков, ни сообщений. Я подумала, что связь отрубилась и перезагрузила его. Снова ничего. Я отбросила телефон в сторону и погрузилась в чтение книги. Когда же я наконец поняла, что в двенадцатый раз читаю один и тот же абзац, то захлопнула ее и тупо уставилась в потолок.
В десятом часу вечера я уложила Егора спать, набрала горячую ванную, налила бокал недорогого грузинского вина и включила свою любимую песню. Честер Беннингтон надрывно кричал о том, что он становится все более и более оцепенелым. Я лежала и разглядывала белоснежную плитку с пожелтевшими от времени швами и оштукатуренный по старинке потолок со следами давних протечек. Редкие капли падающей из крана воды разбивались о водную гладь. «Ну неужели он мне не напишет?! Нет, этого не может быть, он так на меня смотрел, я явно ему понравилась», – говорила одна часть меня, а вторая над ней смеялась: «Да у него таких, как ты, пруд пруди. Размечталась. Он и за машину тебе ни копейки не отдаст, типа будь признательна за оставленный 3D-автограф». Первая часть меня отчаянно боролась: «Ну, закон подлости никто же не отменял. Я знаю, как оно происходит. Стоит только немного расслабиться и заняться своими делами, как тот, чей звонок ты так ждешь, уже тут как тут». Вторая не унималась: «Да ты и расслабиться не можешь, только о нем и думаешь!»
Я поставила песню в седьмой раз на повтор и налила второй бокал вина, кинув косой взгляд на телефон. Темный экран подтверждал мои мысли о никчемности и «никомуненужности», которые я повторяла себе, как мантру, вот уже более двенадцати лет. Я выпила залпом вино и закрыла глаза, погрузившись еще глубже в горячую воду с пеной в надежде расслабиться.
Базель не выходил у меня из головы. Я не могла перестать думать о нем ни на секунду. Его улыбка и смазливая мордашка стояли перед глазами. Я мечтала о нем, о его теплых руках и манящих губах. А этот запах… его запах сводил меня с ума. Я представляла себе, каким пылким он был бы любовником и каким внимательным спутником жизни. Я представила его через лет десять, в кругу семьи, расположившейся за обеденным столом в большом светлом особняке. Возле горящего камина бегают дети, того и гляди норовя уронить огромную елку до потолка. И вот он нежно обнимает свою жену, шепча ей ласковые слова, а за окном рвутся в дом бесчисленные поклонницы. Брр… Как же я люблю идеализировать людей! Я погрузилась с головой в воду.
Серо-бурая тоска разлилась по моим венам вперемешку с вином, лишая желания и возможности шевелиться, сжимая сердце своими когтистыми пальцами. Дурман от влюбленности и желания висел в моей голове будто предрассветная дымка. Каждая минута тянулась словно год. Я была одержима Базелем. Мне срочно нужен был экзорцист!
Я вынырнула. Четвертый бокал последовал за третьим. Пустая бутылка упала, брякнула об пол и покатилась. Мне показалось, будто это моя жизнь: пустая и бессмысленная.
Мне двадцать четыре года, а я влюбилась в едва знакомого красавчика, как подросток в недосягаемого кумира. И что же мне, черт возьми, делать, если он не пишет?!